— А что, и предложила бы! Почему мужики нас выбирать должны, а не мы их?.. Дуры мы — бабы. А я дурой быть больше не хочу…
* * *
Первыми на заводе восстановили мартеновские печи в цехе № 1. Главная трудность была здесь в том, что в цехе не сохранилось ни одной завалочной машины. Получить их было неоткуда. Инженеры и старые опытные рабочие взялись за это нелегкое дело. Когда изготовили первую завалочную машину, парторг сказал на митинге: «Терпение советских людей и труд горы перетрут…»
На очереди был пуск бандажного цеха. Его давно бы пустили, да не было паровой машины, которую взорвали гитлеровцы перед отступлением.
Без чертежей, по исковерканным взрывом «образцам» рабочие отливали необходимые детали. Собрали машину, и она заработала…
Второй мартеновский цех пришлось не восстанавливать, а строить заново. Сначала расчистили площадку. Потом стали возводить корпус. Люди работали не по часам, не по гудку.
К этому времени стало поступать кое-какое оборудование для трубопрокатного цеха, в свое время вывезенное в тыл.
Но не хватало бронзовых подшипников, вкладышей. А бронзу, подшипники ничем не заменишь. Узнав, в чем трудности, Максим Путивцев и его товарищи, которые прятали вместе с ним от фашистов подшипники и бронзовые детали, вооружились лопатами и ломиками, отыскали потайные места и достали необходимые для пильгерстанов и других машин детали.
Все видели, что Максим работает из последних сил.
Парторг цеха предложил ему отдохнуть денька два. Максим сказал ему:
— А ты знаешь, сколько мэне деньков жить осталось?..
— Лечиться тебе надо, Максим…
— До войны не выличився, а в войну и подавно… Не тремай мэне, парторг. Дай мэне последнюю працу свою зробыть…
Когда был готов первый стан, Максиму Путивцеву доверили пустить его.
Не узнали старые рабочие своего товарища. На площадке пильгерстана Максим выглядел почти здоровым. Худ, конечно, очень, и щеки болезненно-розовые. Так кто сейчас не худой? У всех щеки розовые от красного, раскаленного металла, от огня.
Когда стан заработал и послышались ровные, монотонные удары в цехе, когда, как живая, зазмеилась огненно-красная труба по желобу, Максиму вспомнились слова: «Настанет час, ты снова загудишь, ты снова оживешь в людском потоке. Ведь ты не умер, ты всего лишь спишь… Душа твоя хранится на востоке…»
В октябре Максиму стало совсем плохо.
Кашель разрывал легкие по ночам. Не помогали больше лекарства. Температура держалась постоянно. Часто навещала Максима Ксеня. Отрывала от себя, но никогда с пустыми руками не приходила.
Анастасия Сидоровна съездила в Солодовку, привезла оттуда пару курочек — дядька Демка дал. Хотелось матери подкрепить немного сына, но Максим почти не ел.