Знаете, какие там чувства… Там было очень трудно вообще что-то чувствовать: представьте, каково это – день и ночь работать среди мертвецов, среди трупов. Чувства атрофируются, человек становится бесчувственным, глухим ко всему на свете.
Хочу вам кое-что рассказать: в тот период, когда я работал парикмахером в газовой камере, прибыл поезд с женщинами из моего родного города, из Ченстоховы. Многих из них я знал.
Вы их знали?
Да, я знал их, мы жили в одном городе. На одной улице. С некоторыми из них я близко дружил. И вот когда они меня увидели, то буквально вцепились в меня: «Аби, что ты тут делаешь? Что с нами будет?» Что я мог им сказать? Что я мог им сказать? Со мной рядом работал мой друг, он тоже был моим земляком и хорошим парикмахером. Когда его жена и сестра вошли в газовую камеру…
Продолжайте, Аби. Вы должны. Это необходимо.
Слишком страшно…
Прошу вас. Мы должны это сделать. Вы сами это знаете.
Я не смогу.
Нужно. Я знаю, насколько это трудно, знаю. Простите.
Не продолжайте это…
Прошу вас. Не останавливайтесь.
Я вас предупреждал: будет очень тяжело. Они складывали волосы в мешки и отправляли в Германию. Ладно. Продолжим.
Хорошо. Что сказал этот человек, когда в камеру вошли его жена и сестра?
Он пытался с ними поговорить, с одной и с другой, но как он мог им сказать, что это последние мгновения их жизни, когда у них за спиной стояли нацисты, эсэсовцы, и он знал, что если скажет хоть слово, то разделит судьбу этих двух женщин, обреченных на смерть? Однако он делал для них все, что мог: не отпускал их от себя лишнюю секунду, минуту, обнимал их, целовал. Ведь он знал, что никогда больше их не увидит.
Франц Зухомель
В «кишке» женщины должны были ждать своей очереди. Они слышали рев моторов со стороны газовых камер. Возможно, они слышали также крики и мольбы заключенных.
Тогда ими овладевал смертный ужас. А человек, объятый смертным ужасом, не может сдерживаться, у него опорожняется или желудок, или мочевой пузырь… Поэтому там, где они ждали, впоследствии нередко находили экскременты в пять или шесть рядов.
И они вот так, стоя…
Нет, нет, они могли сесть на корточки, хотя могли и стоя… В общем, я не видел сам процесс, я видел только экскременты.
Ждали только женщины?
Да. С мужчинами все было иначе. Их гнали по «кишке» бегом. Женщины оставались там, пока не освобождалась газовая камера.
А мужчины?
Нет. Их гнали вперед. Кнутом.
Ах да.
Понимаете?
Они всегда заходили туда первыми?
Мужчины всегда заходили в камеры первыми.
Они не ждали?
Им не давали времени ждать. Нет, нет. Нет.
А смертный ужас?