Они не могли заплатить нужную сумму?
Да, у них не было средств. И он мне говорит: «Любая тряпка стоит денег. Поэтому родственники снимают одежду с покойников. А трупами, оставленными на улице, занимается Еврейский совет». Женщины при всех кормят младенцев грудью, но… у них нет грудей… все плоское. Младенцы смотрят на нас безумным взглядом.
Это был абсолютно другой мир? Другой мир?
Это был какой-то антимир! Не человеческий мир! На улицах – столпотворение. Море людей. Можно подумать, в домах никого не осталось. Все стараются выменять друг у друга хоть что-то из еды. Каждый продает что-нибудь из своих скудных запасов. Три луковицы. Две луковицы. Печенье. Все кругом торгуются. Все кругом просят милостыню. Плач. Голод. И эти жуткие дети. Одни бегают по улицам без всякого надзора, другие – рядом с матерями, сидят тут же рядом. Это не человеческий мир. Это просто… просто… ад какой-то. Здесь, в этой части гетто, в его центральной части, можно было встретить немецких офицеров. По окончании службы гестаповцы возвращались домой через гетто, чтобы срезать путь. И вот мы видим немцев в форме, они приближаются… Тишина! При виде их все застывают в страхе. Больше ни слова, ни движения. Ничего. Со стороны немцев – презрение. Ведь перед ними гнусные недочеловеки. Разве можно считать их людьми?! Вдруг – паника. Евреи убегают с улицы, по которой мы идем. Мы кидаемся к дому. Он шепчет: «Откройте дверь! Откройте!» Дверь открывается.
Мы входим. Бросаемся к окнам, которые выходят на улицу! Возвращаемся к двери, где стоит женщина, которая нам открыла. Он говорит ей: «Не бойся, мы евреи!» И толкает меня к окну: «Смотрите! Смотрите!» Я вижу двух юнцов приятной наружности, в форме. Членов гитлерюгенда. Они идут по улице. При каждом их шаге евреи бегут прочь, прячутся. Юнцы болтают. Внезапно один из них сует руку в карман, не раздумывая. Выстрел! Шум разбитого стекла! Крики. Спутник стрелявшего поздравляет его с удачным выстрелом. Они уходят. Я был ошеломлен. Тогда женщина, открывшая нам дверь, – она, вероятно, поняла, что я не еврей, – обняла меня и сказала: «Уходите, уходите, это не ваш мир. Уходите».
Мы ушли из дома. Мы ушли из гетто. Он сказал мне: «Вы видели не все… Хотите вернуться? Я пойду с вами. Я хочу, чтобы вы увидели все». «Хорошо». На следующий день мы вернулись в гетто. Тот же дом, тот же путь. В этот раз я уже не был так шокирован происходящим. Зато я почувствовал другое: вонь… грязь… вонь. Всюду удушливый запах. Замусоренные улицы. Суета. Давка. Психоз. Вот и площадь Мурановского. На углу площади играют дети. Играют с тряпками. Кидают тряпками друг в друга. И он сказал мне: «Видите, они играют. Жизнь продолжается. Жизнь продолжается». На это я ответил: «Они просто делают вид, что играют. Они не играют».