– Ты как? – тихо спрашивает у него Джирайя.
– Я хочу к нему прикоснуться.
То, что происходит дальше, мгновенно попадает в мой личный топ самых эмоциональных моментов в жизни. Итачи протягивает подрагивающую руку. Саске, наконец, обретает опору в моем лице и делает неловкий, ломаный шаг. Потянувшись навстречу, прихватывает лишь самые кончики пальцев брата. Это неуверенное, мимолетное касание почему-то действует на всех нас, как общая кнопка сброса. Джирайя отводит покрасневшие глаза, я реву уже не прячась, Итачи вздыхает – то ли от радости, то ли от испуга. А шокированное лицо Саске преобразуется в гримасу нестерпимой боли.
– Ты жив…
Мы хнычем все втроем, как психи в одной камере. Саске всё понял, мое вмешательство больше не требуется. Осторожно отпускаю его и ликвидируюсь к Джирайе, подальше от этого урагана страданий и безудержного счастья. Хотя разве от него спрячешься? Нас и на краю света зацепит.
Без моей поддержки Учиха все-таки падает на колени. Впервые ему настолько всё равно, как он выглядит в чужих глазах, впервые он настолько человечный, обнаженно-уязвимый, беззащитный…
– Саске. Пожалуйста… не двигайся… – хриплым голосом просит Итачи и одним рывком стискивает его в объятиях. Саске послушен, он только дышит, вдыхает, глотает воздух и плачет навзрыд.
Черт, хорошо, что это случилось после операции. Боюсь, мое сердце просто на просто не выдержало бы этой встречи. Я бы умер прямо тут, глядя на этих двух придурков, на коленях обнимающих друг друга.
– Думаю, лучше оставить их одних, – старик кивает на одну из дальних дверей.
Кое-как справившись с собственными эмоциями, я молча следую за ним.
========== О белых фигурах, игроках и шахматах ==========
И раз никто не верит нам,
Пусть убедится в этом сам.
(с) Thousand Foot Krutch – Be Somebody
Какое-то время мы сидим в полной тишине. Слава богу, из зала не доносится и звука, иначе я еще долго не смог бы прийти в себя.
Это невыносимо. Словно сверху упала огромная каменная глыба и с каждой секундой становится всё тяжелее. Я должен радоваться, ведь все закончилось удачно, но зная, какое сильное потрясение он испытал, не могу даже свободно вздохнуть. Сколько времени понадобится, чтобы всё опять вернулось на круги своя?
Как скоро Саске сможет взять в руки карты, сколько дней пройдет, прежде чем из его пальцев полностью уйдет нервная дрожь?
Когда я увижу в его глазах спокойствие и умиротворение, чистое, честное, не разбавленное ничем? Никто не сможет ответить на эти вопросы – как всегда.
Во мне кипит столько эмоций, что хочется взять и потерять сознание, дабы ничего не чувствовать. Наверное, Джирайя это понимает – старик молча ставит на низкий столик бутылку с каким-то алкоголем, быстро наливает жидкость в мизерные стаканчики. Затем насильно сует мне холодное стекло в дрожащую белую ладонь и зло щурится, намекая, что заставит выпить силой, если я не справлюсь.