– Так точно, товарищ полковник, – устало кивнул Евсиков. – На касках у них, правда, еще чехлы были натянуты, тоже пятнистые. С ремешками специальными, чтобы ветки или листья можно было закрепить для маскировки.
– А обувь? Ботинки или сапоги?
Сержант на несколько секунд задумался, морща лоб и припоминая:
– Вроде бы сапоги… да, точно, сапоги, но не у всех! У троих или четверых ботинки были.
– Описать можете?
– Да чего их описывать, обычные ботинки, – удивился разведчик. – Ну, может, немного повыше, чем наши.
– Шнуровка спереди?
– Где ж ей еще быть? – Сержант удивился еще больше, тут же понимающе хмыкнул:
– А, понял, товарищ полковник, о чем вы. Нет, не прыжковые то были ботинки. Хоть их нам только на картинке и показывали, но я б не ошибся, коль вживую увидал. Обычные, точно. И экипировка на ту, что парашютисты пользуют, тоже не похожа. Да и автоматы только у троих были, остальные с карабинами шли. А с карабином с самолета сигать как-то неудобно…
– Благодарю за наблюдательность, товарищ сержант, – кивнул Кобрин, не став уточнять, что гитлеровские парашютисты, как правило, десантируются без оружия, которое сбрасывается отдельно, в специальных контейнерах. – Добро, с этим понятно. Что про пленного рассказать можете?
Красноармеец помедлил, собираясь с мыслями:
– Да ничего особенного, пожалуй. Обмундирован и вооружен, как и остальные. Планшетки при нем не имелось, званием не вышел. Личных документов – тоже. Он большую часть дороги вовсе молчал, поскольку сильно раненый был. Так, стонал изредка, бормотал что-то по-своему, но не разберешь, что именно. А после так и вовсе замолчал, поскольку помер.
– Тарщ сержант… разрешите обратиться… к товарищу… полковнику… – делая между словами заметные паузы, внезапно произнес Сидоров, не проронивший до того ни слова.
– Разрешаю, – кивнул Евсиков.
– Товарищ полковник… он… ну, раненый этот… не немец он.
– Не немец? – Теперь настало время удивляться уже Кобрину. – А кто?
– Думаю… из Прибалтики он родом… возможно, литовец… точнее не скажу…
– Уверен? Настолько хорошо знаешь их язык?
– Никак нет… языка не знаю… так, несколько слов. Просто работал… до войны на заводе… с парнем… из Литвы… дружили с ним. Валдисом зовут… Так что… узнать сумею… на немецкий… не похож. Я пленного… тащить помогал… когда к реке шли… потому и расслышал…
– И что он говорил? Хоть что-то разобрал?
– Почти ничего… Сначала вроде мать звал… или не мать, не знаю… потом ругался… еще имя женское называл… какое, не запомнил… все…
– Молодец, боец! – искренне сообщил Кобрин. – Ты даже сам не знаешь, какой ты молодец! Больше никто ничего добавить не хочет?