Джеймс кивнул и прикурил сигарету.
– Это все и объясняет. Я же сказал, что парашют зацепился за дерево. Думаю, что он даже как следует не раскрылся. Если ребята были с другой стороны, они могли этого не увидеть, – он ухмыльнулся. – Повезло мне, да?
– Да! Еще несколько футов вниз, и ты бы…
Джеймс рассмеялся.
– Нет, я не об этом. Они не заметили парашют, и поэтому все решили, что я погиб. Всегда считал, что они так и подумали, но знать наверняка гораздо приятнее.
Она в изумлении посмотрела на него.
– Почему это так важно, Джеймс?
– Хм, я думал, это очевидно… Потому что мертвецов не судят за дезертирство.
Опомнился он в грязи под каменной стеной. Охваченная огнем обшивка «Спитфайра» все еще трещала, но взрывы боеприпасов стихли.
Джеймс с трудом поднялся на ноги и вновь издал душераздирающий крик: невыносимо болела спина. Что с ней такое? Как ни странно, раненая нога почти не беспокоила, лишь иногда слегка ныла.
Пора уходить, пока не начал рыскать немецкий патруль. Второй раз за день он пытался сообразить, где находится. За полями, в миле к югу, виднелись крыши деревенских домов.
Несмотря на мучения, нужно идти, иного выхода нет. Если повезет, со стороны местных его ожидает дружелюбный прием. Возможно, даже врач, который промоет рану на ноге, наложит швы и даст анальгетик, чтобы успокоить спину. И заодно распухший язык, прикушенный при падении и теперь причиняющий адскую боль.
С перекошенным от боли лицом Джеймс Блэкуэлл медленно ковылял в сторону проселочной дороги на другой стороне поля, ведущей, по-видимому, к деревне. Наверное, скоро удастся выбраться на нормальную дорогу.
За спиной догорал остов сбитого самолета.
Джеймс не оборачивался.
«С этим покончено».
– Значит, тогда ты и решил сбежать.
Голос Дианы прозвучал резче и категоричнее, чем ей того хотелось, и она покраснела.
Джеймс пожал плечами.
– Называй как угодно. Сбежал, дезертировал, самовольно оставил часть. Мне все равно, Диана.
Он наклонился над столом, лицо вдруг стало настороженным, глаза сузились в щелки.
– Послушай. С меня было достаточно. Я едва избежал смерти, за две недели дважды. И просто не мог думать о том, чтобы пройти через все это еще раз.
– Но зачем дезертировать? Почему не сдаться немцам и не провести остаток войны в лагере для военнопленных? Да, это отвратительно, но тогда ты по крайней мере оставался бы в безопасности.
Он вздохнул.
– Погоди минуту, ладно? В горле пересохло.
Джеймс щелкнул пальцами, и у стола тотчас возник официант. Диане он показался чересчур напряженным.
– Воды.
Официант спешно удалился. Диана смотрела на разбивающиеся вдали о берег волны.