О диковинных изделиях молодой златошвейки прослышала игуменья Новодевичьего монастыря Алферия. Приехала, глянула и восторженно воскликнула:
— Какая же ты искусная мастерица, государыня царевна.
— Да ничего особенного, матушка игуменья. Можно гораздо лучше шитье узорами изукрасить. Надумала я во имя святой Божьей Матери изготовить в твой монастырь, матушка, расшитые ткани и антиминсы. Да вот только справлюсь ли?
— Благодарствую, государыня царевна. Сочту за честь увидеть твои чудесные изделия в обители. Руки у тебя золотые. Но вышиваешь ты не только своими руками славными да искусными, но и сердцем душевным. Без того никакое доброе творенье невозможно одолеть. Все идет от сердца.
Запомнились те слова Ксении.
Архидиакон Михайло как-то спросил:
— А скажи мне, дочь моя, о чем порой ты грезишь?
Вопрос архидиакона привел царевну в смущение.
— Даже… даже не ведаю, как ответить, отче.
На помощь зардевшейся царевне пришла Мария Федоровна:
— Как-то ты мне поведала, государыня царевна, что хотелось бы тебе в тихой рощице побывать. Не так ли?
— Так, боярыня. И в рощице тихой да сладкогласной, и в лугах росистых да изумрудных, и в бору зеленом да высоком. Уж так хочется!
Лучистые глаза царевны как-то разом посветлели, заискрились.
— Зело красно глаголешь, дочь моя. Можешь свои грезы на пергаменте изложить да причудливыми буквицами изукрасить?
— Я постараюсь, отче.
Ксения взяла лебяжье перо, киноварь… Одного листа для сочинения не хватило, пришлось подклеить еще два. Увлеклась Ксения, да так, что трудилась над своим творением добрую седмицу.
Михайло просмотрел столбец и молвил:
— Зело преуспела ты в грамоте, дочь моя. Не худо бы столбец великому государю показать, но мне сие не по чину.
— Великий государь иногда заходит в опочивальню царевны. Непременно покажу ему сие чудное творение, отец Михаил.
Борис Федорович, в сопровождении царицы Марии Григорьевны, посещал дочь каждую неделю, и когда прочел ее сочинение, украшенное не только затейливыми буквами, но и живописными рисунками, то порывисто встал из кресла и расцеловал Ксению.
— Вельми порадовала ты меня, чадо мое любое! Вельми!
Затем обнял Ксению за плечи и зорко вгляделся в ее лицо.
— Кажись, притомилась за книжным аналоем. Вон и лицо бледное. Не довольно ли с тебя ученья, доченька?
— Ученье мне по нраву, царь-батюшка.
— Поразмыслю, а пока отдохни в опочивальне.
Когда Ксения вышла из покоев, царица молвила недовольным голосом.
— Замаялась, чадо. Опричь вреда для здоровья телесного, от книг и ждать нечего. А еще скажу…
Борис Федорович метнул на супругу острый, холодный взгляд, и та примолкла. Царь же вновь развернул свиток, полюбовался написанным, и добрым взором окинул Марию Федоровну.