«Великая грешница» или черница поневоле (Замыслов) - страница 33

— Вестимо, царевна-голубушка. И про бедного Лазаря и про индийского царевича Иосафа, и про Алексея, божьего человека. Вот послушай…

Старец-калика неторопко рассказывал, и Ксения жадно слушала, впитывая в себя каждое слово, а Мария Федоровна смотрела на нее, и уже в который раз отмечала: и до чего ж вдумчива царевна, все-то ей постичь хочется, все-то изведать.

— А скажи, милый старичок, откуда столь слепых развелось?

— И-эх, голубушка, — вздохнул калика. — Русь-то у нас мужичья, крестьянская. А сколь осень да зима на Руси тянется? Долгие месяцы, и все в темной избе, коя топится по-черному и в коей дым ежедень глаза ест. Из темной избы вышел — и зажмурился от снега белого, аж глазоньки заломило. Токмо приглядишься — вновь в черную избу лезь. Надо лапти плести, корзину из ивняка ладить, аль какое другое изделье. Лучина дымит и чадит… А летом, в страду, когда на гумне хлеб цепом молотишь? Сколь острой шелухи очи застят? Где уж зрячим остаться? Вот и развелось на Руси калик великая уймища… А вот мне, голубушка, и вовсе не повезло, ибо отроду слепым на свет божий явился.

— Отроду? И как же ты, миленький старичок, белый свет представляешь?

— С чужих слов, голубушка, про него пою, что и белый он, и великий он, и про звезды частые, и про красное солнышко. Все из чужих слов. Вот поутру мне молочка похлебать дали. Вкусное оно, сладкое. Поел его — сыт стал, а какое оно — не ведаю. Говорят, белое. А какое, мол, белое? Да как гусь. А какой, мол, гусь-то водится? Так во тьме и живу.

В очах Ксении застыли жалостливые слезы. Она поднялась из креслица, ступила к старичку и обняла его своими легкими, нежными руками…

Все двенадцать верховых богомольцев собрались в Потешной палате. Когда царица, царевич и царевна уселись в свои золоченые кресла, слепцы тягучими голосами запели:

Как поехал Федор Тыринов
Да на войну воеватися;
Воевал он трое суточек,
Ни пиваючи, ни едаючи,
Из стремян ног не вынимаючи,
Со добра коня не слезаючи.
Притомился его добрый конь,
Притупилася сабля острая,
Копьецо его мурзавецкое.
Повела его родна матушка
Дунай-реку коня поить.
Налетел нее лютый змей
О двенадцати головах,
И унес ее матушку
Через те леса темные,
Через те ли круты горы,
Через те моря синие,
Моря синие, бездонные,
Во пещеры белы камены…

Царица Марья, закрыв глаза, дремала, царевич Федор безучастно поглядывал в оконце, цветными стеклами расцвеченное, дурки, карлицы и шутихи, шушукаясь, лакомились орехами и леденцами, а царевна чутко ловила каждое слово слепцов-бахарей. Ее восприимчивая душа остро сопереживала Федору Тыринову и его матушке, угодившей в беду. Пресвятая Богородица, ужель погибнет несчастная женщина от злобного змея? Помоги же ей, Матерь Божья!