Тот понурил голову, значит, совесть есть (ну, или на публику играет).
– Ну и как ты попал к этому пану Грициану Таврическому[287]?
– К кому?
– Ну, вашему Боровцу?
– Нашу часть разбили, и мы – я, товарищ лейтенант Вахромеев и еще семь парней – пробирались к нашим, в лесу нас поймали эти, у нас ни патронов, ни еды. Лейтенант сбежал куда-то, а нам некуда бежать, вот и попали к ним в плен. А тут этот стал нас соблазнять, мол, будем хорошо жить, жрать-пить.
– И ты пошел? А как же Родина?
– Виноват, отказников они обещали расстрелять. Так расстреляли моего земляка Камарова и еще человек двадцать таких же, как мы, горемык, вот мы и пошли. Но хотели при первой же возможности перейти к нашим, ну к вам.
– Ну и чего же не перешел?
– Перешел же, я, как увидел красноармейцев, сразу штык в землю и сидел до конца боя, молился. Так что я ни в чем не виноват, красноармейцев не расстреливал, никого не убивал и тут сразу сдался.
– И что с ними сделать, Никанорыч, казнить или помиловать?
– На Гражданской к нам в отряд переходили колчаковцы, в основном это были или мобилизованные, или ранее попавшие в плен красноармейцы. И мы их проверяли в бою: оправдают доверие, они с нами, а нет – то на осину, сушиться. Мы ж красные амурские партизаны, у нас ЧК не было, как их проверить-то?
– Предлагаете что-то типа штрафной части организовать? И пусть повоюют, искупят свое прошлое кровью? Ну, или смелостью и подвигами во имя Родины?
– Да, именно это я и хотел сказать, капитан, и у меня на примете есть командир для таких штрафников, это тот самый Михась, умеет он с этим элементом работать. Пусть берет свое отделение, то самое, которое батальон разагитировало, и перевоспитает этих.
– Согласен, тем более Карасевич прекрасный мужик.
Сразу Карасевича посвятили в рыцари, то есть назначили комштрафроты, и всучили ему испытуемых. Для облагораживания этих товарищей тут же в штрафчасть влилось отделение Михася, с которым он прошел все свои приключения с 22 июня. И эти в списках идут не как наказуемые/испытуемые, а как воспитатели, ну, и единственного комиссара нашей дивизии, Савельева, тоже назначили туда. Пусть проводит политическую работу среди Михася и его зерен и плевел, а то порывается в бой комиссар простым пехотинцем, но со зрением у него швах. С тридцати метров даже в сарай камнем не попадет. Зато язык подвешен и политически подкован.
Ну, на том закончу дозволенные речи, то есть почти ничего в тот день не происходило, и вечер плавно перетек в ночь, и я своевременно лег спать.