Тут Липатов притащил чью-то исподнюю рубаху, привязанную рукавами к ветке, я передал ее добродию, и он пошел к своим бывшим союзникам.
Немцы дали очередь поверх головы пана полковника, и он обнял крепко землю, потом помахал лежа исподней рубахой и, встав, продолжил путь.
– Липатов, звони в ДОТ, мне нужен Юсупянц.
– Так точно. Маслов, дай мне «пещеру».
– «Пещера», «пещера», вызывает «липат», «пещера», ответьте «липату».
– Товарищ капитан, на проводе «пещера». – И связист Маслов передает мне трубку немецкого полевого телефона.
– «Пещера», Юсупянца к телефону, бегом.
– Так точно, товарищ «липат».
– Лейтенант, Юсупянц слушает.
– Слушай, ты можешь по моему сигналу оэфку[288] уложить в последний броневагон?
– Запросто, товарищ капит…
– Без званий, тогда приготовь своих.
И с трубкой у уха смотрю за переговорами полковника УНР с немцами, тот поднимает руку и «лезе у потылицю», значит, надо припугнуть.
– Давай, Юсупянц, можешь даже два снаряда, но только в последний вагон.
– Так точно.
Бабах, бабах, первый снаряд пролетел на полметра выше, зато второй ударил точно в броневагон. Бедный полковник опять с размаху обнял землю, наступила тишина, и из бепо начали громко орать. Затем дверцы раскрылись, и из броневагонов повалили немцы, сразу бросая оружие.
Тут же по ним стреляют из пулеметов второго броневагона, сдавшиеся немцы врассыпную бегут в мертвые для пулеметов зоны. Значит, кто-то решил драться до последнего или ждет помощи от своих.
– Товарищи, за мной, алга-а-а-а[289]! – кричу я и бегу вперед, ко второму броневагону, все три взвода, сидевшие в окопах, бегут за мной.
Пятьдесят метров – это не очень далеко, и вот мы у броневагона, безоружные немцы лежат вповалку, не хотят умирать парни. Рядом подползает полковник:
– Добродию, пан капитан, я сделав як було в уговоре, могу ли я идти?
– Конечно, и как договоривались, можете забрать пятерых своих, и вот вам пистолет, – передаю ему «Парабеллум» и две запасные обоймы. – Так что до побачення, в следующий раз поймаю – повешу!
Полковник, подозвав своих наиболее антисоветских подельников, уходит, бороться за «Вильну Украину», по деревням и селам Полесья.
– Липатов, занять третий броневагон, Клеткин – в первый, а этих упорных сейчас выкурим.
Достаю из кармана «лимонку» и подползаю ко второму вагону, стучу гранатой по броне:
– Гитлер капут, гивми е ган, энималз[290].
В ответ мне из вагона несется немецкий мат, ну я не знаю их язык, возможно, это и не мат, но по эмоциям все-таки мат. Пришлось лезть на крышу и вкатить фашистам гранату в вентиляционное отверстие, после взрыва молчат.