Она не видит славы творящегося, перспектив Худа и его потрясающей клятвы, что так легко похитила дыханье Аратана, заставив ощутить смешанное с восторгом смирение.
«Безумие. Чушь. Бешенство глупца. Мифы нельзя читать буквально. Нет реки, чтобы ее пересечь, нет водоворота, роющего провал посреди озера или моря. Нет престолов, нет знаков на границах воображаемых королевств. Это лишь невежество, Аратан! Предрассудки отрицателей, обычай пожирать землю у Бегущих, скалящиеся на скалах лики Тел Акаев. Даже Джагуты… вся их болтовня о тронах, скипетрах, коронах и державах — аллегория! Метафора! Поэты выбалтывают то, что рисует воображение, но их язык принадлежит снам, любая придуманная сцена — химера. Нельзя объявить войну смерти!»
Но он объявил. Сжав руки в кулаки, Худ выбивал слова на камне. Горы рушились во прах. Сны пылали, как растопка в кузнечном горне, как брошенные приношения. Воины и солдаты подбирали снаряжение, оставляя позади глупые ссоры и дураков, желающих ими командовать, и отправлялись в поход, зная — он будет последним.
«Жертва, Кория. Ладно, бросим это слово, увидим святость в дарении. Благословение в сдаче. Армия Худа собирается. Один за другим приходят воители, принося клятву верности не ради победы, но ради сдачи в плен. Жертвоприношения. Чтобы победить, армия должна потерпеть поражение».
Свои мысли он не готов был излагать ни перед кем. Подробности личной жизни важны лишь для него самого, шрамы души кажутся письменами тайного языка. Жизнь его полна случайностей, бестолково тянется вслед немногим желанным мгновениям. Ненужный, он был брошен составлять бесконечно растущий список нужд.
«Он встретил мой взгляд и нарек сыном. Желание ублаженное, да — только чтобы ответом стала заброшенность. Выигрывая, ты теряешь всё. Семью, женскую любовь, отцовство. Не строишь дом, старательно планируя личные покои. Не понимаешь любви, оказавшись с Владыкой Ненависти.
Нет ничего вызывающего смущение в Худе и его клятве. И в мрачной армии, поющей каждую ночь. Потеря есть дар. Сдача в плен — победа. Увидишь, Кория, если останешься со мной. Увидишь и, может быть, поймешь».
Шелест подошв на площади — Аратан поднял голову и увидел появление Ота, Варандаса и еще одного Джагута. Они шагали, отягощенные резными доспехами, железо выбелил иней. Было необычным не видеть Корию рядом с наставником, но что-то в походке Ота намекало на недавние горькие споры; Аратан ощутил укол жалости к старику-воину, которого все звали капитаном.
Сдвинувшись, Аратан перевел взор на Готоса, но в этом направлении ничто не изменилось. Постукивали когтистые пальцы, ползло пятно солнечного света, тусклые глаза владыки остались недвижными, будто запыленное стекло.