Вот наконец началось. Выпластала бесшумно темная полоса из-за поворота и понеслась на взвод Костюкова. И тут враз открыли огонь по казакам не только от берега реки, но и от крепостной стены. А главное, с тыла начали стрелять. Совсем неожиданно и очень метко.
Всадники уже вскинули клинки и завопили во все глотки не столько для устрашения казаков, сколько для того, чтобы задавить свой страх в диком крике, а пулемет выплюнул коротко и осекся. Тут же вновь ожил, но снова будто подавился. Еще раз заговорил пулемет и снова умолк. Взяли бандиты под перекрестный огонь пулемет и со стены, и с тыла. Конная же лавина все ближе и ближе. Конец, кажется, костюковскому взводу, не удержаться ему, зажатому с трех сторон.
«Что смотрит, в бога мать, отец-командир! — кроет Богусловского Костюков. — Труса празднует интеллигентик?!»
Богусловский же вывел резерв из крепости. Пулемет сам установил рядом с дорогой и лег за него. Пальцы давно уже на гашетке, но ждет. Еще десятка два метров поближе, еще пяток…
— Пли!
Рявкнул залп, и, будто рожденный этим залпом, захлебисто затараторил пулемет. На дороге сумятица: кони ржут, бандиты орут и воют, а казаки передернули затворы карабинов и:
— Пли!
— Очистить тыл! — командует Богусловский, продолжая сыпать свинцовую смерть в конную толчею.
— Аллах всемогущ! — грозно кричит Абсеитбек своим растерявшимся джигитам, и вновь лавина рвется вперед.
Прорвались бы конники к бане, да повезло казакам. Угодил кто-то из них в Абсеитбека. Прохрипел тот из последних сил: «Смерть неверным!» — и повалился с седла.
Словно подменили атакующих. Они мгновенно развернулись и понеслись за поворот дороги: сверху, со стены, джигиты, торопливо позакрепив кошки, соскальзывали вниз и бежали во след конникам; в этот самый момент сыпануло солнце в небо мириады ярких нитей, вроде бы специально освещая позор бегущих в панике горцев.
Казаков не столько удивило, сколько озадачило столь единодушное бегство только что озверело рвавшихся к крепости горцев. Не хитрость ли какая? Но Богусловский, отпустив гашетку «максима», крикнул:
— Прекратить стрельбу!
Он верно оценил ситуацию: властелина, цепко державшего джигитов, больше нет, можно поступать соразмерно своим желаниям, а желание почти всего отряда горцев — жить спокойно, обрабатывать землю и растить детей.
К Богусловскому подбежал Костюков, возбужденный боем и оттого особенно привлекательный.
— Дозволь, командир, вдогон?!
— Не стоит, Прохор. Зачем врагов наживать.
— Не мы же первыми задрались…
— Верно. И мы не последними станем.
Поднялся Богусловский из-за пулемета и, указав на гладкий валун, пригласил: