По Прибалтике он путешествовал с молоденькой манекенщицей, кутавшейся в короткую шубку и не снимавшей с головы вязаной шапочки. Вадим Августович представил ее как Настеньку, а потом по ошибке назвал Сонечкой. Я обрадовался застольной компании — одиночество с камином для нас с Кирой равнялось бы пытке. Под ядовитые каламбуры Вадима Августовича мы выпили по глотку шампанского, Кира слегка опьянела, стала громко смеяться, капризно жаловаться на сквозняк и кутаться в спортивную куртку, словно ее била дрожь, и я почувствовал, что она близка к истерике… Почувствовал это и яйцеголовый лорд. Меж ним и Кирой началась скрытая дуэль, в которой он все более обволакивал ее своим потертым обаянием, а она — как пьют отраву сквозь стиснутые зубы — с отчаянной безнадежностью поддавалась ему. «Вы собираете фарфор? О, я заинтригована… У вас дома есть настоящий дог? А он не опасен для ваших гостей?» Я видел, что Кира гибла, но не встал и не увел ее. Я оставался секундантом. «Пусть не я, а этот лордик докажет, что она все-таки не ждет мужа!» — подумал секундант и пригласил танцевать Сонечку, которая на самом деле была Настенькой.
Работал джазик, едва тлел притушенный свет в светильниках, в камине потрескивали натуральные поленья, и мы, танцуя, обо всем забыли. Настенька, переименованная в Сонечку, оказалась достойной партнершей, и я тоже старался как мог. Старался не отстать от Настеньки, старался не смотреть на Киру, старался не думать о Вадиме Августовиче. Не смотреть и не думать. Но внезапно меня словно бы обожгло, и я беспомощно остановился посреди зала. Ища взглядом Киру, я молил бога, чтобы она не наделала глупостей. Настенька мне что-то говорила, но я не слышал. Я искал взглядом Киру: где же она?! Оставив Настеньку, я ринулся к нашему столику, но там никого не было — ни Киры, ни Вадима Августовича, только записка, прижатая пепельницей: «Встретимся завтра. Кира».
На следующее утро я с Кирой не поздоровался. Мы молча завтракали на веранде, она была бледна и рассеянна, а я в сотый раз терзался вопросом: неужели яйцеголовый лорд своего добился?! Неужели я доказал Кире, что она не ждет?! Чем чаще повторял я этот вопрос, тем неразрешимее он мне казался, и в ощущении безысходного тупика я стал дожидаться Аркашу, чтобы… Да, да, в лихорадочном горении я жаждал высказаться. Наверное, я понимал, насколько это жестоко и каким ударом для Аркаши будет измена жены, но бес подстегивал меня. Когда Аркаша вернулся из Москвы и мы остались наедине, я начал осторожную разведку.
— Как съездил? Как Анастасия Глебовна? — спросил я, а сам подумал, что лучше бы он сейчас съездил мне по физиономии.