Наконец, они преодолели горный перевал и оказались в дне пути от Северных побережий.
Эльте выехал через день, он отправился на дальний Север с небольшим отрядом. Целью этого отряда была деревушка с простым названием Штайн – камень на древнем северном наречии. Чем севернее, тем меньше жизни, и эта небольшая деревня была последней из тех, на которые солдаты Лазаря обратили свое внимание. Потом отряд должен был повернуть обратно и встретиться с остальными, стирая на пути все признаки присутствия вольтов. Кому-то решение Канцлера непосредственно принять участие в рейде могло показаться странным, но только не Капитану. Он и раньше слышал о Штайн, много лет назад он даже сопровождал Канцлера в это место, тот день, проведенный в Штайн, он запомнил надолго.
Они ехали вдоль моря, и сильный ветер все время пытался сбить их с дороги, воя свою дикую песню в кронах корабельных сосен. Одиноко кричали морские птицы, размеренно шумел прибой, изредка, когда они подъезжали слишком близко, окатывая их холодными брызгами. Солдаты ежились от пронизывающего холода, Канцлер, казалось, его не замечал. Чем ближе они подъезжали к Штайн, тем более пустым становился его взгляд.
Они прибыли в деревушку еще до рассвета, через два дня после того, как покинули лагерь. Канцлер подъехал к лейтенанту, командовавшему отрядом, и указал ему на небольшое деревянное здание на холме.
– Там, – коротко сказал он.
Лейтенант неловко кивнул, скованный близостью такой важной персоны как Канцлер Эльте, и тут же отрывистым голосом отдал приказ. Эльте смотрел невидящим взглядом, как всадники с зажженными факелами направились к деревенскому святилищу. Через десять минут здание охватил огонь. Они проехали в центр деревни к столбу, у которого зачитывались указы Императора. Шум разбудил людей, растрепанные, полуодетые они начали выходить из своих домов и собирались на площади. Канцлер держался чуть в стороне, он еще больше замотал лицо шарфом так, что остались видны только глаза, и стал рассматривать тех, кого не видел восемнадцать лет, узнавая их, хотя они уже никогда бы его не узнали.
Лейтенант начал отрывисто зачитывать указ Императора, изредка для красноречия отпуская крепкие выражения в адрес той веры, которую пришел уничтожать. Канцлер не слушал его, он смотрел на лица. Вот пекарь, такой же, как и был, ничуть не изменился, вот его сильно постаревшая жена, а девушка, стыдливо захлопывающая на груди шаль, – их младшая дочь, совсем еще ребенок, когда Канцлер уезжал из Штайн. Вот эта женщина с усталым лицом – Ортелла, ровесница Эльте, товарищ его детских игр, ее отца забрало море за год до того, как уехал Канцлер. Латар, кузнец, и его старший сын, когда-то первый деревенский кавалер, а теперь пьяница с опухшим лицом, изуродованным страшным шрамом. Вилисса, деревенская знахарка, которой как было сто лет, так и осталось и, казалось, что она не постарела ни на день…. Канцлеру вдруг захотелось слезть с лошади, размотать этот чертов шарф и крикнуть им: «Эй, это я! Вы узнаете меня?». И они бы узнали, потому что мало кто уезжал из Штайн дальше соседней деревни. Эльте был уверен, что его помнят, о нем рассказывают истории, причем, скорее всего, назидательные, с печальным концом и обязательной деревенской моралью, немногословной, но всегда удивительно точной и язвительной.