Клуб любителей фантастики, 1959–1960 (Альтов, Журавлева) - страница 108
Надеялся ли он? Пожалуй, надеялся. Человеку трудно отказаться от надежды, даже если он приговорен безапелляционно… А вдруг пронесет? Авось вывезет! Астрономы на Ариэле опытные, математика — наука точная, машина считает безошибочно… но вдруг… Ведь расчет велся по формулам Ньютона, поправкам Эйнштейна, а соответствии со всемирным законом тяготения. Но как раз поле тяготения и разорвано сегодня.
— Как вы думаете, не вынесет нас? — спросил Мир.
— Не знаю, дружок, едва ли. Могу обещать только, что смерть будет легкая. Взаимная скорость — 25 километров в секунду. Удар, взрыв, и все обратится в пар. Мы тоже в пар.
— Я обращусь а пар? — Мир не верил.
С напряженным вниманием он смотрел а окно. Наверное, так смотрит капитан потерявшего руль судна. Вот его несет на скалы. Сейчас ударит… А может быть, там пролив, безопасная бухточка, лагуна за рифами? Бывает же такое?
Огненное знамя превратилось в занавес, встало пологом от гор до гор. Из-за полога высовывались языки, и каждый больше предыдущего. И вот уже полога нет вообще, только языки на горизонте — громадные, разнообразные, изменчивые, как всякое пламя. Пляшут над черными горами огненные змеи, колышутся огненные пальмы, взвиваются огненные фонтаны… и вдруг один из них, самый высокий, перехлестнув через ближайшую гору, накрывает здание радиостанции.
Извечно безмолвный Ариэль наполняется гулом и воем пламени. Шумит, свистит, ревет и грохочет огненный вихрь.
И Мир думает: «Это все!»
Ариэль уже в огне — в чужой атмосфере. Как только он дойдет до плотного дна — взрыв. Конец!
От всей жизни осталась минута или полминуты.
И сделать ничего не сделаешь. Даже Далин ничего не придумал. Вот он сидит, уставившись в окно, лицо красное, как в крови. Бессилен, словно руки связаны. В героическом двадцатом бывало тек: наши побеждают, а тебе не повезло; тебя схватили враги. И конец: свяжут, скрутят, приставят к стенке, прицелятся. Вот она, смерть, — в черном зрачке карабина. Смотришь на нее… и поешь.
И Мир запел. Запел старый, трехсотлетней давности, гимн героического двадцатого века. Пел стоя, держа руки по швам, старательно выговаривал забытые, потерявшие смысл слова о рабах, проклятьем заклейменных.
Потом он заметил, что Далин тоже стоит и тоже поет, перекрикивая вой пламени. А пламя все жарче и светлее. Взметаются вспышки, снаружи грохочет и стреляет — взрываются двигатели застрявших на дороге киб.
«Это есть наш последний и решительный бо-о-ой!»
Юноша пел, и пел старик. Так встречали смерть люди. Человек может погибнуть, он смертен, но сдаваться ему не к лицу, потому что он человек из племени победителей. Он гибнет, а племя побеждает.