Писемский и Тырков согласно переглянулись. Пока Тырков до Сургута с обозом добирался, Писемский отрядил за судовым лесом казаков, начал готовить плотбище для починки старых дощаников, изготовления новых. Их не меньше двадцати пяти надо успеть ко дню Николы весеннего[344] на воду поставить…
— …и не изменять, и над его государевыми служилыми людьми дурна никоторого не чинить и не побивать, — пока Тоян выговаривал эти слова, Кирила развернул среднюю часть свитка, — …а буде мы в которых людей сведаем шатость и измену, и мне, Тояну Эуште, на тех людей про тот их воровской завод извещать государевым служилым людям, и на тех государевых изменников стояти нам с государевыми служилыми людьми вместе и иных своею братью томских и прочих порубежных людей ко государской милости призывать…
Клятва была длинной и торжественной. В ней говорилось:
— …А буде мы, эуштинские люди и я, Тоян Эушта, не учнем великому государю служить и прямить и во всем добра хотети, то нам бы, за нашу неправду, рыбы в воде и зверя в поле, и птицы не добыта, и чтоб нам, за нашу неправду, с женами и детьми и со всеми своими людьми помереть голодной смертью; и как по земле пойдем или поедем, и нас бы земля поглотила, а как по воде поедем и нас бы вода потопила. Шертую на том, на всем, великому государю, как в сей записи писано…
Казаки слушали клятву завороженно, как дети. Губы их беззвучно шевелились.
— Любо! — сказал один.
— Любо! — подтвердил другой.
Еремей Вершинин протянул Тояну хлеб на кончике сабли. Тот снял его, откушал и с чувством сказал воеводе Федору Головину:
— А не учну я государю своему и великому князю Борису Федоровичу всеа Русии служить, как сказал, и буди на мне огненный меч, и побий меня государевы хлеб и соль и ссеки мою голову эта вострая сабля.
— Аминь! — ответил воевода Головин.
Кирила Федоров бросил на медвежью шкуру литовский грош, как просил его Иван Поступинский, сказав себе под нос, от кого это. Затем понес Тояну запись — рукоприложиться. Тот с достоинством нарисовал в указанном месте родовое клеймо — Ат- коня и, надев меховую шапку, легко поднялся с колен.
— Ну вот мы и под общей державой, — шагнул к нему Василей Тырков, — В земле наши деды-прадеды лежат, из земли всякое слово слышат. Как скажется, так и откликнется. Верно я говорю, Тоян Эрмашетович?
— Ищешь мира, ищи друзей, — с охотой ответил тот. — Нашел друга, значит брата нашел.
Он положил свою сухую твердую руку на плечо Тыркова, Тырков в ответ положил ему на плечо свою.
Следом подошли лучшие сургутские люди во главе с воеводой Головиным, а с ними Кирилка Федоров и поп Силуян. Он трубно пропел: