Не ведая о том, какие каверзы строит ему думный дьяк, царь Борис любовался удалью Мамыка из протаянного для такого важного дела дворцового окна. Рядом с ним стояли сын Федор и всемогущий дядя Семен Никитич Годунов, царев стольник и окольничий, главный советник по государственным делам. Он хмурился недобро. Не по душе ему скачки на Ивановской площади, да теперь их не отменишь. Поздно узнал. Не портить же венценосному племяннику хорошее настроение. Он нынче по добру встал, с легкой ноги, без костолома, без головных болей. Даже лицом посветлел. Такое с ним нечасто бывает. Пускай порадуется.
— Ишь прыгучий какой! — довольно следил за Мамыком царь. — Так и летает!
— Молод, потому и летает, — разлепил губы Семен Никитич.
— Не токмо, — подал голос царевич Федор. — Умеет летать, вот почему, — и вдруг попросил отца: — Батюшка, оставь при мне этого удальца. Понравился он мне.
— Твоя воля, — с любовью глянул на него Годунов. — Кони должны быть под хозяйской рукой. Коли захочет по своей воле остаться, я не против, велитель мой.
Потом вместе с ближними боярами отправились они в Большую Грановитую палату смотреть поклонных соболей. Тут и пристроился к ним Власьев. Его забота — показывать да ответствовать, коли что непонятно будет.
Снаружи Грановитая палата похожа на белый драгоценный дворец. Стены ее выложены гранеными плитами известняка, окна украшены лепными узорами. Внутри она и того краше. Потолки выкруглены просторными сводами, поставлены на подпорные столбы. Повсюду на них в ярких красках положена история рода человеческого, взятая из библейских писаний. А рядом запечатлена в лицах история отечества. Вот Владимир Великий в царской порфире, вот Ярослав Мудрый, вот Владимир Мономах. А дальше их славные последователи — Юрий Долгорукий, Александр Невский, Дмитрий Донской, Василий Третий, при котором построена Большая Грановитая палата, и так до сегодняшнего государя, Бориса Годунова. При Федоре Иоанновиче он изображен был царствующим шурином и имел на голове шапку мурманку, а на плечах распахнутые золотые одежды. Теперь его венчала двурядная, надстроенная одна над другой шапка Мономаха, а сам он облачен был в ни с чем не сравнимое царское убранство.
Пред вечными очами, глядящими со стен и со сводов, расстелены были в ряд удивительные сибирские меха. В свете сотен ламп и свечей они переливались текучим блеском, удивляли причудливостью цветов и оттенков, легкостью и согласованностью с древним камнем, настенными росписями, с самим устройством Большой Грановитой палаты. На время они стали неотъемлемой ее частью.