Она снова бессильно откидывалась на спинку кресла, словно в один момент испустив дух.
— Вас обязательно пригласят, госпожа, — скрипела экономка, хлопоча над ней, то обмахивая ее кинутым в сторону веером, то прикладывая холодный компресс к ее побелевшему лбу. — Где же это видано, чтоб не пригласили? Они ж, поди, всех по очереди, а то не протолкнуться будет везде…
Тетя вскидывала на нее потухшие глаза. За этим следовал хороший пинок.
— Да ты что, старая перечница! Как ты вообще смеешь заикаться о достопочтенном Совете! Совсем из ума выжила? Забыла свое место?
Экономка мямлила извинения, потирая бедро, в которое угодила костлявая теткина нога. И снова, подобрав длинные, проеденные молью юбки, бросалась к ней с холодными примочками.
— Разве я чем хуже? — продолжала ныть та, раздраженно отталкивая от себя полотенца и вцепляясь ногтями в потертые подлокотники. — Разве я не вырастила для них прекрасных детей? Разве не заботилась о муже и не взяла на себя хлопоты по дому, пока он днями и ночами служит нашему роду? Чем я заслужила такое? У уродины Браун и детей-то нет! Расфуфыренная, тупая старая дева! А я дала им продолжение! Продолжение нашему великому роду! Разве не об этом они постоянно твердят, как о нашем главном предназначении? Я всегда стремилась к этому всей душой — и я выполнила! И все-таки — ЕЕ ПРИГЛАСИЛИ, НО НЕ МЕНЯ!
— Отдохните, голубушка, отдохните. Нельзя вам так нервничать, — вертелась подле раскинувшейся в кресле тети экономка. — Совсем лица на вас нет! Еще гляди — мигрень вернется, и снова проваляетесь в кровати все выходные. Николюшка расстроится, она просила лаймовый пирог, кексы из черники и фруктовое желе. А ежели мне с вами возиться…
Тетя угрюмо пялилась в стену напротив, не слыша ни слова из причитаний экономки.
— Я знаю, — злостно шипела она. — Я знаю. Я проклята. Это все из-за нее. Все из-за нее! Никогда нам этого не простят. Это знак, что Совет все помнит!
— Да будет вам, госпожа Беатрис, — Марджи бросалась к ней в ноги, всплескивая руками. — Они же даровали нашему дому помилование! Вы же сами говорили, что они знают, что мы тут ни при чем были! Никогда не поддерживали идей тех… И отреклись от нее сразу…
Тетя, до этого рвавшая на себе волосы, вдруг замирала, сухие, как плети, руки безжизненно падали на подлокотники. Словно она вдруг обретала странный покой.
— Они помнят, — голос тети отдавал сырым холодом каменного склепа. — Помнят и никогда нам этого не забудут. И Майку, и маленькой, невинной Николь, и их детям придется всю жизнь расплачиваться за ее грехи! Мы прокляты! Прокляты… Не видать нашей семье покоя. НИКОГДА!