— На что… на что ты намекаешь? — просипела она внезапно охрипшим голосом.
— Сама знаешь, — резкий голос Майка полоснул пространство в комнате, словно лезвие.
Тишина вокруг них стала слишком отчетливой. Оба мерили друг друга взглядами: Майк — презрительно и безжалостно, тетя — пытаясь обрести опору и устоять на ногах.
— Я не имею понятия, о чем ты говоришь, — полувыкрикнула, полувсхлипнула она, прижимая два пальца к дрожащим губам.
— Имеешь, еще как имеешь, — Майк оторвался от стены и надвигался на нее, словно скала. — Просто пытаешься спрятаться за ненавистью и крохами жалости, которые вызываешь у тебе подобных, рассказывая везде и всюду про свои «порочные, грязные родственные связи». Но они не имеют никакого отношения к твоей настоящей, ничтожной, серой жизни, с которой ты боишься остаться один на один. Впрочем, какая разница. Ты своего добилась — тебя действительно остается только пожалеть.
Тетя выглядела так, словно ее только что ударили. Она как будто резко постарела, осунулась, проступившая в волосах седина еще больше побелела.
— Твой отец вынужден много работать! — словно пытаясь оправдаться, произнесла она, отступая на шаг. — Тебя и Николь! Вашего будущего! — Непонятно кого она пыталась убедить: себя или его. — Да, он мало бывает дома. Но все знают и ценят то, что он делает…
— Конечно, — циничная усмешка Майка вышла немного зловещей. Он безжалостно усмехнулся. — Знают все. Кроме тебя.
— Ты забываешься! — истерично взвизгнула она. Остатки хладнокровия, которое она отчаянно пыталась сохранять, резко испарились. — Я не позволю оскорблять отца! И не допущу, чтобы этот дом смешали с грязью! Я буду стоять за него до конца! А если твое глупое безрассудство каким-то образом отразится на будущем Николь, то… — она запнулась, словно сама испугалась своей секундной вспышки.
— То что? — выразительно поинтересовался Майк, скулы которого нехорошо заходили вверх и вниз.
Она скомкала шаль побелевшими пальцами и дрожащим голосом произнесла:
— Все, о чем я тебя прошу, это подумать о нас и своем… СВОЕМ будущем. Ты — наша кровь и наша гордость. Мы — твоя единственная семья!
Затем быстро, почти бегом покинула кладовку.
К моему ужасу, Майк не последовал за ней.
Подойдя к окну, он оперся на старую деревянную раму и бездумно вгляделся в зияющую за ним черноту. Его притягательное своей холодной красотой лицо застыло восковой маской в желтом свете единственной лампочки, слегка покачивающейся на длинном шнуре из-за сквозняка. Он стоял прямо подо мной; я могла видеть каждую прорезавшуюся складку возле его плотно сжатых губ, каждую морщинку меж сведенных вместе, хмурых бровей.