— Святой отец, — дрогнувшим голосом сказал я. — Там морд! Доктор Шарф...
— Доктор Шарф? — переспросил священник, как мне показалось, чересчур спокойно. — Морд?
— Морд, — сказал я. — И девушка, фроляйн.
— Фроляйн? Драй морд?
— Драй морд.
Привычным движением двух пальцев священник обозначил крест на груди и что-то объяснил мне, хотя я и не понял что. Немного погодя догадался, что он предложил подождать. Я вышел из угнетающего полумрака кирхи и в который раз пытался понять — кто? Кто их убил — хозяев и девушку? Или они — случайные жертвы преступления, или налицо определенный преступный замысел? Может, виною всему привлекательный с виду коттедж? В недобрый час, наверно, получили его в наследство несчастные Шарфы. Хотя, подумав, нетрудно было догадаться, кто мог это сделать. Подобное случалось и не только на австрийской земле. В прошлом году на формировке под Луцком перед строем полка расстреляли двоих из транспортной роты. Они, вволю повеселившись, изнасиловали на хуторе женщину, убили ее сына-подростка. Правда, те не грабили, по-видимому, там нечего было грабить. Тут же появилась такая возможность и нашлись люди, готовые воспользоваться ею. Тем более в логове врага, где все позволено.
Бедная Франя! Спасалась от войны в Европе, но именно в Европе война и настигла ее. И убила. Но почему именно ее? Я же имел больше оснований для гибели, а вот жив.
В кирху прошли еще две женщины в черных шляпках с вуалями, удивленно поглядели на меня, как на существо, мало уместное в Божьем храме. Я и сам ощущал собственную тут неуместность, но я ждал. На какую-то обходительность, конечно, рассчитывать не приходилось. Хотя здесь не знали конкретно, кто учинил разбой в особняке доктора Шарфа, но, пожалуй, тоже догадывались. А может, и подозревали. Потому я терпеливо ждал возле кирхи. Когда уже почувствовал, что ожидание мое затянулось, откуда-то из переулка к арке подъехала фура. Два битюга, едва переставляя толстые ноги, покорно остановились напротив. С плоской платформы-фуры соскочил человек со свежевыбритым лицом, в синем берете на голове. Увидев меня, что-то замычал, замахал руками, и я догадался, что это — немой.
Из кирхи вышел священник, который уже разговаривал со мной.
— Он привозит вэрсторбэнэ[2] кирхе бегрэбен[3], — сказал он.
На этот раз я понял его и вышел из-под арки. Немой, понукая лошадей, встряхнул ременными вожжами, и мы двинулись вдоль ограды. Я шел впереди, фура все время отставала. Наверно, я поспешал, а неповоротливые битюги не могли быстрее.
Все-таки мы добрели-доехали до злосчастного коттеджа. Тут все было по-прежнему, похоже, никто сюда не входил. Остановившись перед Франей, я приподнял скатерку. Увидев мертвое тело девушки, немец сдавленно вскрикнул, потом заговорил-замычал что-то, замахал руками, выражая тем жалость и возмущение. Я жалость и возмущение, как мог, подавлял в своей душе, обнаруживать их уже не имел силы. Вдвоем мы бережно положили убитую на скатерть и, слегка завернув ее, понесли на фуру. Тут уж я не мог сдержать слез, заплакал, не стесняясь немого. В который раз я проклинал все на свете, и себя в том числе. Зачем было оставлять ее здесь, надо было взять с собой. Но — неудобно было, постеснялся ребят, комбата, смершевца. Теперь вот не стесняюсь. Никого. Да что толку... После Франи таким же способом, на той же скатерти перенесли в фуру длинное тело доктора Шарфа и его фрау. На широкой фуре места хватило для всех. Немой прикрыл скатертью убитых, и мы двинулись тем же путем к кирхе. Немой с вожжами шел по одну сторону фуры, я по другую. Нашу печальную процессию провожали взглядами люди, малочисленные жители городка. Я же не смотрел никуда. Брел будто слепой, не замечая ни улицы, ни людей. Померкла для меня и недавно еще радостная победа. Кажется, я выпал из времени и перестал ощущать себя. Меня обманули. Люди, судьба или война. А быть может, победа, которую теперь праздновали без меня возле реки. Моим же уделом стал другой праздник. Черный праздник беды.