Все вокруг взрывается. Мое тело и разум цепенеют. Чувства переполняют, и три года разлуки исчезают в свете ослепительной миллисекунды.
Его губы такие же, какими я их помню. Теплые и мягкие. Восхитительные, что не описать словами. Он шумно вдыхает, и хватка его рук усиливается: одна на моей щеке, другая – на затылке. Он издает тихий, гортанный стон, и жар затопляет меня. Мое тело прижато к нему, руки путаются в волосах, и каждая причина, по которой мне нужно держаться подальше от него, тает, когда наши рты раскрываются навстречу друг другу.
Поцелуй груб и безрассуден, полный страсти, которую я не хочу чувствовать. Но это… именно в таких моментах и живут лучшие воспоминания о нем.
Это то, какими мы должны были быть. Всегда. Касаться друг друга губами и руками, вдыхая воздух друг друга. Упиваться нашей глубинной душевной связью, а не бежать от нее.
Его руки скользят по моему дрожащему телу, которое не испытывало этого огня уже слишком долго.
Вот почему у меня не было длительных отношений последние три года. Вот почему я сплю с мужчинами только один раз и никогда не перезваниваю. Потому что они не вызывали во мне подобных чувств.
Я отчаянно хочу, чтобы кто-нибудь другой сломил меня так, как сломил он, но никто даже близко не подобрался. Это впервые, когда я по-настоящему чувствую возбуждение с тех пор, как он меня оставил, и я ненавижу себя за это.
Я отстраняюсь и мне удается выдохнуть:
— Итан.
— Боже… Кэсси, — шепчет он, и целует меня снова.
Мое тело не может насытиться им, хоть разумом я и знаю, что это неправильно. Каждая частичка меня жаждет его.
Звуки, которые он издает, жалобны и полны отчаяния. Он притягивает меня ближе. Обнимает крепче.
Не могу поверить, что в этом неправильном мире, который мы создали вместе, это все еще ощущается так правильно.
— Хорошо, этого достаточно, — говорит Марком и откашливается. — Лучше закончим на этом, пока нам не пришлось снять вам двоим комнату. Хорошая работа. Идеальная химия.
Чары рассеиваются, и как только я отрываюсь от его губ, глаза Холта открываются.
— Кэсси…
Я отталкиваю его. Он не может целовать меня вот так и произносить мое имя таким тоном, овладев мною всецело без моего гребаного позволения. Он подается вперед, но я не могу больше с этим справляться. Прежде чем он успевает коснуться меня снова, я даю ему пощечину.
Он отступает назад, выражение его лица так сконфуженно, что меня затопляет чувством вины.
Я не должна этого чувствовать. Это его вина. Он знает, какой властью обладает надо мной. Он рассчитывал на это, и воспользовался этим. Теперь мое тело пробирает дрожь, и оно изнывает от желания. Нуждается в нем так, как я не могу себе позволить.