Он выключает стерео. Слава богу.
— Ох. И?
— И…
Он ждет ответа, но я не могу говорить. Стоит мне открыть рот, как вихрь горечи вырвется из меня и обнажит до костей.
— Кэсси?
Я качаю головой. Он понимает.
Он садится рядом и заключает меня в крепкие объятья.
— Девочка моя. — Он вздыхает, и я обнимаю его в ответ так, словно он единственное создание в мире, способное удержать меня в реальности.
— Трис, я так влипла.
— Ты знала, что будет сложно.
— Не до такой степени.
— Что насчет него? Как он себя ведет?
— Как придурок.
— Правда?
Я снова вздыхаю.
— Нет, не совсем. В основном он ведет себя любезно и обеспокоено, но это еще хуже. Я не знаю, как иметь с ним дело, когда он такой.
— Может он изменился.
— Сомневаюсь.
— Он извинился?
— Конечно, нет.
— А, что, если бы извинился?
Я думала об этом. Приняла бы я его извинения? Достаточно ли мне только одних извинений, чтобы простить его?
— Кэсси?
— Скажем так: вероятность того, что он извинится, так же ничтожно мала, как и возможность того, что из твоей задницы вылетят мохнатые, крылатые зверушки. Это бы ничего не изменило. Он – по-прежнему он, а я – это я. Мы как те гигантские магниты, которые ударяются снова и снова, притягиваются, затем снова отталкиваются и я просто… я…
Я выдыхаю и замираю на месте.
Я не могу сказать это. Не могу признать, что впервые за все эти годы почувствовала себя живой, когда он сегодня меня целовал. Осознание того, что он единственный, кто способен пробудить во мне подобные чувства, сводит меня с ума.
Я потираю лицо руками.
— Не знаю, что мне делать.
— Тебе нужно поговорить с ним.
— И что сказать? «Итан, тут такое дело, несмотря на то, что ты меня сломил, когда уехал, я все еще хочу тебя, потому что я еще та мазохистка»? Он не дождется от меня перемирия.
— Вы двое не на войне.
— Еще как на войне.
— А он знает об этом?
— Должен. Он ее начал.
Тристан многозначительно смотрит на меня. Я знаю, он собирается сказать что-то мудрое, просвещенное и чертовски раздражительное. Что бы он ни сказал, он будет прав. Он всегда прав. Ненавижу эту черту в нем.
Но и люблю.
С той самой ночи, когда он подстерег меня у выхода из театра, чтобы сказать, как потрясающе я сыграла во внебродвейской>20 версии «Портрета», между нами возникла связь. Меня охватило чувство, что он должен стать частью моей жизни, как когда-то Руби, которая переехала заграницу в наш выпускной год.
Он был в поисках жилья, и когда моя соседка, страдающая неконтролируемой клептоманией, сбежала в середине ночи со всей моей коллекцией обуви, я, дважды не думая, попросила его переехать ко мне.