Истина, подтверждение которой я встречал в жизни столь часто и которая тем не менее всегда меня озадачивает, заключается в том, что человек, живущий в необычных условиях, сам от этого необычнее не становится, но, с другой стороны, человек необычный сделает свою жизнь необычной, даже если он всего-навсего рядовой сельский священник. |
I wish I could feel it reasonable to tell here the story of the hermit I went to see on an island in the Torres Straits, a shipwrecked mariner who had lived there alone for thirty years, but when you are writing a book you are imprisoned by the four walls of your subject and though for the entertainment of my own digressing mind I set it down now I should be forced in the end, by my sense of what is fit to go between two covers and what is not, to cut it out. | Жаль, что здесь будет не вполне уместна история отшельника, которого я навестил в Торресовом проливе; этот моряк с потерпевшего кораблекрушение судна прожил на острове в полном одиночестве целых тридцать лет, но когда пишешь книгу, ты заточен в четыре стены своего сюжета, и хотя, дабы ублажить мой отвлекающийся мозг, я сейчас об этой истории вспоминаю, в конце концов, мне придется этот кусочек выкинуть. |
Anyhow, the long and short of it is that notwithstanding his long and intimate communion with nature and his thoughts the man was as dull, insensitive, and vulgar an oaf at the end of this experience as he must have been at the beginning. | Короче говоря, суть в том, что при длительном и тесном общении с природой и собственными мыслями человек этот по прошествии этих уникальных тридцати лет остался таким же нудным, бесчувственным и вульгарным чурбаном, каким был прежде. |