Пока Татищев ждёт решения суда – да не в бездействии, а в хлопотах по основанию нового медного завода, будущей Перми, – де Геннин розыскивает о всём его деле, не маня ни для кого. А ведь давили на строгого генерала Геннина – влиятельные столичные покровители Демидовых требовали поддержать уральских королей. Но тот хоть и признавал: «я онаго Татищева представляю без пристрастия, не из любви или какой интриги, или б чьей ради просьбы, я и сам его рожи калмыцкой не люблю», а всё-таки видел «его в деле весьма права, и к строению заводов смышлённа, разсудительна и прилежна». После всесторонней проверки, допросов и выяснений де Геннин убеждается в полной невиновности Василия Никитича, а о Демидове отписывает Петру следующее: «Ему не очень мило, что Вашего величества заводы станут здесь цвесть, для того, что он мог больше своего железа запродавать, а цену положить как хотел, и работники к нему на заводы шли, а не на Ваши. Наипаче Татищев показался ему горд, то старик не залюбил с таким соседом жить, и искал как бы его от своего рубежа выжить, понеже и деньгами он не мог Татищева укупить, чтобы Вашего величества заводам не быть».
Летом 1723 года Пётр I назначил слушание дела Татищева и Демидова в Сенате, при Е.В. личном присутствии – а на реке Исети к тому времени был заложен новый город и Высшее горное начальство переименовано в Обербергамт (Геннин чистотой русского языка беспокоился не особенно). В ноябре, когда город получил своё имя, розыск Геннина по делу Татищева был рассмотрен в Вышнем суде. Василий Никитич полностью оправдан, а Демидову, за то, что «не бил челом о своей обиде на Татищева у надлежащего суда, но, презирая указы, дерзнул его величество в неправом деле словесным прошением утруждать», присуждено «вместо наказания взять штраф 30 000 рублей». Даже Татищеву должны были недруги выплатить некую сумму, в знак признания вины и примирения.
Герой наш оправдан, вины на нём нет, но дурная слава взяточника тянется за ним через века – пятно так въелось, что никакие усилия историков с литераторами не помогают. Искренность, а временами и наивность Татищева поразительны не меньше, чем его преданность казне. Он пытается объяснить Петру, почему брать иногда нужно, ссылаясь на апостольские слова «Делающему мзда не по благодати, а по долгу…» – и получается, что сам как будто признаётся в том, чего не делал никогда, и в чём его будут в дальнейшем дважды обвинять и дважды оправдывать по всем статьям.
В сентябре 1724 года советник Берг-коллегии Татищев отправляется в Швецию для приглашения на Урал горных мастеров. В Упсальской королевской библиотеке (триста с лишним лет спустя здесь будет сидеть за столом историк Евгений Ройзман) Татищев находит «множество российских гисторий и протчих полезных книг». Покупка книг – единственная его слабость и прихоть, надежда на Петра – его самая главная надежда, но 28 января 1725 года Пётр I умирает, а Татищева переводят в Москву, на службу в Монетную контору