С третьей – после того, от чего я сейчас бежала, думать о репутации и приличии…
Меня вдруг взяла злость на весь мир. Если я приму предложение Тома, ему – и мне – сойдут с рук куда худшие вещи, чем поцелуй до свадьбы, и никого не будет волновать, что жених поцеловал будущую невесту против её воли; но простой разговор с мужчиной, который годится мне в отцы, навеки поставит на меня клеймо распутницы. Почему? Почему я всю жизнь должна играть по дурацким правилам тех, для кого я – не личность, а лишь ходячая утроба для чьих-то будущих детей, почему каждую минуту должна думать о мнении и желаниях людей, для которых мои собственные желания – пустой звук?
– Грядёт буря. – Будто услышав мои мысли, мистер Форбиден протянул мне руку в чёрной перчатке. – Я на вашем месте не колебался бы.
Его голос оплетал душу змеем-искусителем. Или разноцветный взгляд? Я уже не думала: просто приняла предложенную помощь и вспрыгнула на коня позади него.
В конце концов, может, я действительно просто сплю…
ΓЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, в которой происходит разумное чаепитие
Хепберн-парк располагался сразу за лесом. Даже не столько за лесом, сколько на его краю. Я всегда считала старинный мрачный особняк, окружённый темнокорыми елями, подходящей декорацией для историй с привидениями; не слишком высокий, почти чёрного камня, он странным образом давил на гостей, вызывая у них желание скорее войти внутрь или уехать восвояси.
Надо сказать, нынешний владелец подходил Хепберн-парку куда больше, чем покинувшая его леди Хепберн. Добродушные морщинистые старушки не особо вписываются в страшные истории.
Нас встретил вначале мальчик-конюший, затем чопорный лакей, проводивший меня в гостиную и усадивший перед очагом. Каменные cтены осoбняка источали холод; я с наслаждением протянула руки к огню, дожидаясь хозяина дома, который отправился переодеваться. Его слова насчёт бури оказались правдивыми: стоило нам войти в дом, как в окна требовательно застучался ливень.
Мистер Форбиден вернулся ко мне одновременно с лакеем, несшим поднос с чаем. Одно его чёрное одеяние сменилоcь другим. Странная любовь к краскам ночи и траура…
– И плед, будь добр, Уильям. Мисс Лочестер продрогла, как вижу.
– Не надо.
Как бы ни были холодны стены Хепберн-парка, я понимала, что дрожу не от холода.
– Как пожелаете. – Усевшись в кресло напротив, мистер Форбиден наблюдал, как я помешиваю сахар в фарфоровой чашке; насколько я могла судить, это был очень хороший фарфор. – Итак, мисс Лочестер… полагаю, лорд Томас всё же чем-то вас обидел? Как обманчива внешность, однако.