– Да. Я видел и слышал многое, – наконец молвил мистер Форбиден, отвечая Бланш. – И выступление герра Φеренца, должен признать, было одной из самых удивительных вещей среди всего этого.
Отец с улыбкой качнул головой:
– Так вы ещё и тонкий музыкальный ценитель, мистер Форбиден? Воистину многогранная личность.
– Вы льстите мне, мистер Лочестер. Ничего подобного.
– Полно. Вы пролили бальзам на душу старика. Я всегда любил игру Ρебекки, но когда твою дочь сравнивают с самим герром Листом, это чего-то да стоит. – Отец мягко махнул рукой в мою сторону. Кажется, он и правда был горд и растроган. – И всё-таки порадуй свою матушку, Ребекка. Исполни что-нибудь… подобрее.
Я не стала упрямиться, покладисто заиграв прелюдию Баха. Одну из тех, что попроще, романтичную, мелодичную и светлую. В конце концов, настроение у меня и правда изрядно улучшилось.
Какая же я глупая. Из одной улыбки, за одну-единственную песню успела придумать себе невесть что.
Это так… по-девичьи.
Я слышала, как гости возобновляют свои разговоры, и это окончательно меня успокоило. Куда проще играть , если знаешь, что тебя особо не слушают.
Впрочем, спустя некоторое время к роялю подступил чёрный силуэт, небрежно облокотившись на лакированную крышку.
– Должен сказать, злые пьесы у вас выходят лучше, – заметил мистер Φорбиден. – Больше соответствуют вашей натуре.
– А, может, они просто больше вам по вкусу из-за вашей натуры? – не отрывая взгляда от клавиатуры, откликнулась я, продолжая играть.
– Даже не собираюсь отрицать, но вы не хуже меня знаете, что вы та еще маленькая злюка. Потому-то мы с вами так и спелись, – в его голосе я услышала улыбку. – К слову, пока вы музицируете, ваши подруги бессовестно пользуются прекрасными творениями Баха в качестве прикрытия, обсуждая «Монаха» Льюиса*.
(*прим.: готический роман 19-летнего англичанина М. Г. Льюиса, впервые напечатанный в 1796 году, в своё получивший широкую и скандальную известность)
Это всё же заставило меня на миг поднять глаза, немедленно взяв неверную ноту, но зато получив возможность посмотреть на Бланш, Эмили и Лиззи. Те о чём-тo оживлённо шушукались, сидя рядышком на софе и периодически воровато косясь на своих родительниц, затеявших новую партию в вист.
Да уж, если б матушка услышала, о чём они говорят…
– Не понимаю, как можно oбсуждать подобную вульгарную, отвратительную и грязную вещь, – бросила я, вновь устремив взгляд на клавиши, старательно извлекая пальцами нежные мажорные переливы звуков, похожие на арфовые.