Договорившись с Хвощевым, Фёдор подумал, кого послать в Костромскую землю дела править. Тут и препона возникла. Алексей как уехал с царём в Воробьевский дворец, так и пропадал там при государе какой уже месяц. Круто всё пожар завернул. Молодой-то царь после бунта и убийства дяди Юрия Глинского удила закусил. По его воле Разбойный приказ розыск учинил, и схватили тридцать семь зачинщиков бунта. И царь повелел всех их казнить: одних за то, что требовали на Воробьёвых горах выдачи бабки княгини Анны и её сына Михаила, других за то, что разоряли Кремль и убили Юрия Глинского. А ещё — да было то доподлинно ведомо окольничему Фёдору Адашеву — искали и третьих, тех, кто расправился с поджигателями в Сивцевом Вражке. Те злочинцы оказались дворовыми людьми княгини Анны Глинской, так и поделом их погибелью покарали. Ан нет, считал молодой царь Иван, бесправная та погибель была, и потому велел он найти тех, кто поднял руку на дворовых людей царской бабки.
И понял Фёдор из рассказа Даниила, что он со своим побратимом Ивашкой Пономарём попали в эту передрягу, не ведая того. Теперь оставалось только ждать, справятся ли сыскных дел мастера, найдут ли тех, кто вершил суд в Сивцевом Вражке.
Беспокойство за младшего сына и заставило Фёдора отправить его в отчую Костромскую землю. Он не поленился сходить на поклон к главе Разрядного приказа и попросить его:
— Ты уж, боярин-батюшка Дмитрий Романов, отпусти моего меньшого на лето по погорельским делам. Живём в клетушках, дом ставить надо.
— Благословляю сынка твоего, Фёдор Григорьев. Такая беда пришла нам, что только всем миром одолеть можно. Возьми Данилку до осени, — проявил милость дородный боярин.
Сам он милостью Божьей не пострадал от пожара: Поварская улица уцелела.
И теперь, когда на службе Даниила было всё улажено, отец наказывал ему:
— Вот как все промеры нанесём на бумагу да подсчитаем, сколько лесу пойдёт на палаты, на конюшни, амбары, на забор, так ты и собирайся в дорогу. Да возьми с собой Ивашку, ежели он охоту выкажет. Однако и тебе, и ему сей отъезд во благо: от беды подальше.
Даниил и словом не возразил отцу, но загрустил. Любо было ему видеть каждый день свою невесту. Ныне вот разлука предстояла. Знал Даниил, что она всё равно неизбежна, потому как у Хвощева Авдотья с детьми ютилась в каморе на конюшне. Понимала она, что в тягость Адашевым её семья, и как-то сказала Фёдору Григорьевичу:
— Век будем молить Бога за твою доброту, батюшка Фёдор, а нам пора и честь знать. Сами вы по углам ютитесь у добрых людей, а тут ещё нас пять ртов в обузу…