— Всё так заковыристо, — заметил Иван, с удивлением взирая на Авдея.
— Никаких заковырок, сынок, всё просто. Ещё вот завтра же поставлю в Бошаровой людей сруб рубить из дубовых брёвен, да плахами дубовыми перекроем. Тот сруб в землю под поварней закопаете. Землёй верх засыплете. Вот вам на полвека и схорон от всех напастей.
— Сумеют ли поставить у нас?
— Сам поеду в Москву, покажу, как его под палатами спрятать. А потом и добро будете туда убирать. Просто и надёжно.
Тут уж не только Пономарь, но и Даниил удивился. Да и резон в том увидел. Ведь в зиму и надеть нечего, всё имущество погорело, а кто может заверить москвитянина, что через год пожара не случится?
Отдохнув всласть после бани, Даниил и Иван всё равно утром встали позже всех. Но Авдей их терпеливо дожидался. Вместе перекусили и отправились на осмотр делового леса, заготовленного впрок. Село Борисоглебское уже гоношилось раз и навсегда заведённой жизнью. Но и любопытство проснулось в сельчанах с приездом сынка владельца села и деревень.
Ждали, чем порадует-попечалит молодой Адашев. А он лишь раскланивался с сельчанами и деловито шагал рядом с Авдеем за село. «И что их туда понесло», — гадали сельские кумушки. Да вскоре всё прояснилось. Три сына Авдея, уже обросшие семьями, ещё два отрока побежали во все концы села сзывать мужиков за околицу с топорами. А костромского мужика хлебом не корми, только дай поиграть топориком. Да он в переплясе своим инструментом и ложку вырежет.
Солнце ещё как следует не поднялось, а луговина близ бунтов леса была уже обтоптана, слеги протянулись рядами. На них начали выкатывать брёвна, где четыре, где пять сажен длиною. Что ни бревно, то загляденье в обхват толщиной, у коего даже синей оболони[13] нет, только основа, янтарным соком налитая. И всё это боровая сосна. Когда она стоит ещё на корню, то глянешь вверх — и вершины не увидишь. Теперь же, ошкуренная и обдутая ветрами, солнцем прожаренная, томилась она и ждала, когда подойдёт к ней плотник и ударит топором.
Бунт брёвен ожил. Мужики сноровисто раскатали их на свои места, натёрли шпагатины обугленными головешками и к брёвнам приложили, черту отбили, и вот уже враз ударили десятки топоров, зазвенел металл, зазвенело дерево, чтобы вскоре явить людскому глазу полированную янтарную поверхность бревна. И никакого иного инструмента не нужно после костромского мастера, чтобы улучшить сверкающий янтарь.
Даниил и Пономарь тоже было взялись за топоры, дабы пройтись по бревну. Но скоро они оба оконфузились. Да мужики, добродушно улыбаясь, сказали: