Теперь австрийский император Франц выражал надежду, что верная союзническому долгу Россия придёт на помощь и примет участие в сражениях против войск Наполеона. Ещё он писал, что выражает настоятельное желание видеть во главе объединённых сил несравненного русского фельдмаршала Суворова.
— Ага, закусали вас французские блохи! Невтерпёж стало без нас! — воскликнул Павел.
В нервном возбуждении он прошёлся из конца в конец обширного кабинета.
Радовала мысль, что Австрия с её хвалёным военным советом — гофкригсратом — расписывалась в слабости и обращалась за помощью к России. Конечно, он выполнит просьбу австрийского императора, пошлёт в Италию войска, чтобы раз и навсегда разделаться с этим выскочкой, Наполеоном. Ещё когда тот входил в силу, Павел поклялся, что не приемлет французскую республику, поправшую вековые законы и права.
Он пошлёт против французов армейский корпус, а может, даже и два, в поддержку направит ещё и казаков, этих прирождённых умелых вояк, назначит лучших генералов и фельдмаршала Суворова…
При воспоминании о Суворове Павел нахмурился: этот баловень военной удачи находился в опале и туда его направил он, Павел. Теперь нужно отменять своё решение, извиняться перед не очень-то сговорчивым стариком.
Всё началось с доноса. Фельдмаршал будто заявил: ежели войны нет, то ему нечего делать на парадах да смотрах.
— Он что же, не желает служить? — вспылил Павел. — Направить его ко мне!
Но вместо безропотного послушания Суворов сам прислал прошение об отставке. Переучиваться на прусский манер, писал он, ему поздно, годы не те, уж лучше доживать век в имении. И тогда появился приказ уволить строптивого фельдмаршала из армии, сослать в его дальнее имение и там учредить за ним надзор. Этого Павлу показалось недостаточно, и последовали новые предписания: сосланный не имеет права выезжать из своего имения, общаться с соседями, а о его поведении следует постоянно доносить в императорскую канцелярию.
Узнав об этом, девятнадцать офицеров из штаба Суворова тоже подали в отставку и выехали к нему в село Кончанское. И они были уволены.
Суворов встал задолго до рассвета. Просыпаться с петухами вошло у него в привычку.
Не умываясь, он выпил горячего чаю, а потом долго плескался холодной, почти ледяной водой. Мыл лицо, шею, грудь, покряхтывая и фыркая от удовольствия. Докрасна растёр тело грубой холстиной. После этого надел свежеотглаженную нижнюю рубашку с тесёмочками, а поверх камзольчик из лёгкой, хлопчатобумажной, в полоску, так называемой канифасной ткани.
Александр Васильевич любил облачаться в чистое, свежее и не любил нерях. На ноги он натянул грубые, домашней вязки, но очень тёплые шерстяные носки.