Абанин огляделся, оценивая местность. Метрах в тридцати справа чернела воронка, будто специально подготовленная для пулеметного гнезда. Лейтенант показал на нее:
– Это ваша запасная позиция! Я сейчас открою огонь. Закончу стрельбу – вы с пулеметом сразу туда. Как можно быстрее!
Абанин сам лег за пулемет, тщательно прицелился, дал длинную очередь, затем еще одну. Немецкий MG-34 умолк, на одном из домов вспыхнула соломенная крыша.
Цепь красноармейцев смелее двинулась вперед, а лейтенант со связными быстро сменили позицию. И в ту же минуту там, где они только что ползали, вздыбились фонтаны от разрывов мин.
– Исаев! Краюхин! Отходим!
Немного погодя майор Елин отдал приказ отходить – комполка уже понял, что дальнейшие попытки ворваться в первую траншею противника приведут лишь к неоправданным потерям.
Враг успел занять оборону, пристрелял каждый метр у переднего края. Нужна была толковая подготовка, а прежде всего – обстоятельная разведка. Елин приказал Абанину выйти в поиск той же ночью, чтобы захватить «языка». Ну, это как бонус.
Главное – обстоятельно разведать огневые средства противника на переднем крае и в ближайшей глубине обороны.
Время пошло…
– Хальт! Хенде хох, Иван!
К Тимофееву приблизились два немца, здоровенных парня – закатанные рукава обнажали мускулистые руки, а каски на головах и карабины придавали им угрожающий вид.
Нагловатые ухмылки гитлеровцев еще пуще добавляли опасности, которую Вика чуял всем своим ёкающим нутром.
Унтер-офицер, вышагивавший за спинами дюжих фрицев, приблизился вплотную к Тимофееву, задравшему руки вверх, оглядел его с высокомерием римского патриция.
– Я специально искал представителя Великого германского рейха, чтобы сдаться и предложить свои услуги, – заговорил Виктор на хорошем немецком. – «Один народ, одна империя, один вождь!»>[10]
Слова так и лились из него, складываясь в предложения, исполненные такой бойкой лести, что в иное время Виктор поморщился бы от легкой гадливости. Но сейчас ему было не до гордости – немцы имели полное право шлепнуть его и идти дальше.
А он так и останется лежать, устремив незрячие глаза в голубеющее небо.
Ни. За. Что.
– Ты хорошо говоришь по-немецки, Иван, – поразился унтер.
– Я не Иван, господин офицер. Меня зовут Макс Отто… Бользен>[11].
Сгоряча Тимофеев хотел взять фамилию Штирлиц, но счел, что это уже чересчур. Да и нет такой фамилии у немцев.
Унтеру, видимо, понравилось, что этот унтерменш назвал его «господином офицером», и он подумал, что, возможно, в этом Бользене присутствует толика арийской крови.