— Сказки! — резко бросил Степан, — нет такого рая на земле.
Тут произошло неожиданное. Черноглазый с заволжской стороны, что все время сидел молча, вдруг сказал:
— Есть!
Все посмотрели на него. А Ворон спросил:
— А ты откуда знаешь?
— Слышал.
— Да ты кто? Из каких мест?
— Зовут меня Эмет. А сам я издалека. — Лицо его осталось спокойным, но прошла по нему как бы легкая тень. — Жил в степи. Степь широкая.
— А чего ж ушел?
Он усмехнулся:
— Да вы тоже ушли из своих мест. Или нет?
— Нам невмоготу стало.
— А мне, может, тоже невмоготу.
— А по-нашему говорить где научился?
— В Астрахань с караваном ходил. Там всякий народ встречается, и русских много — научился.
— А про рай на земле где слышал? Тоже в Астрахани?
Эмет покачал головой:
— Нет. Про то в степи слышал. Жил у нас когда-то мудрый человек, Асан-Кайгы. Всю жизнь он искал, где народу беспечально жить можно.
— Нашел?
— Одни говорят — нашел. Другие говорят — нет. А где только он не бывал! И в Семиречье, и на Алтае, и на Джаике, и еще во многих краях.
— Видишь! — зло ощерился Томила. — Даже Асан-Кайгы ваш — и тот не нашел, а ты говоришь: есть! Где же?
— Где-то есть, — твердо сказал Эмет. — Асан-Кайгы верил, говорил, — есть. Надо искать. Если нет — сделать надо.
Ворон взглянул на него с любопытством:
— Сделать, говоришь?
— А что ж еще остается? Уйти в дебри, в пустыню и из пустыни доброе место сделать. Жить, как аллах прикажет. И — никого не надо.
— Хо-хо! — засмеялся бобыль. — Придумал хорошо! Никого! Да вот беда — дотащатся!
— Кто?
— Слыхал, у нас царь есть?
— Слыхал.
— Ну, вот. А у вас?
— Хан.
— То-то и есть. То ли царь, то ли хан, а дотянутся. У них руки длинные.
— Нет, — Эмет упрямо покачал головой, — так уйти надо, чтоб никто не дотащился, ни царь, ни хан.
Помолчали.
— Хочешь с нами идти? — спросил Ворон.
— Хочу, — кивнул Эмет.
— Да мы сами не знаем, куда.
— Все равно. Лишь бы идти. На душе смутно. Богатые и сильные между собой воюют, бедным плохо.
— Нигде покоя нет. Бедных в полон берут, в рабы продают.
— В рабы продают? — переспросила Серафима.
— Продают, сам видел, — голос Эмета сделался глух, и говорил он будто через силу. — В прошлом году кайсацкие наши князья Байзин и Исван, и Окоун, и Кубакуш большой караван на север вели, и я с тем караваном шел. И до перевального городка дошли, и там торг был. И князья те наши — русским воеводам да купцам детей степных, от матерей, от отцов отнятых, продавали — Бидалу малого, тринадцати лет, за двенадцать рублей продали и Мурмеята, восьми лет — за девять рублей, и девочку Шундей, четырнадцати лет — за десять рублей. Ну? Еще что?