Но тут-то ему и помешали. Раздался стук в дверь, заколебалась прикрывавшая вход зеленая плац-палатка, и глазам лейтенанта предстал высокий, долговязый ефрейтор Бочка. Он был невероятно худ, и поэтому над ним вечно подшучивал весь комендантский взвод. Сам он довольно болезненно переносил грубоватые солдатские остроты. При всяком удобном случае Бочка старался доказать, что он не всегда был таким худым и только на фронте этак с ним приключилось.
Войдя в землянку и остановившись перед Николаевым, Бочка мрачно доложил, что лейтенанта требует начальник штаба. Лейтенант вздохнул.
— Что у них там такое?
Бочка качнул головой и коротко ответил:
— Не знаю, товарищ лейтенант.
Лейтенант хотел спросить еще что-то, однако с сомнением посмотрел на Бочку и промолчал.
— Хорошо. Можете идти, — сказал он.
Бочка, сгибаясь в три погибели, вышел.
Чертыхнувшись, лейтенант принялся быстро собирать наполовину вычищенный пистолет. Он оделся, повесил через плечо планшет, снял с двери плащ-палатку, скатал ее и сунул под мышку. Наконец он потушил «молнию», вышел вон, закрыл дверь и подпер ее снаружи поленом. Последнее означало, что хозяев нет и дом пуст.
Через час он уже шел по занесенной снегом, укатанной полозьями дороге, которая вела от штаба дивизии к главной магистрали. В кармане шинели у него лежал продовольственный аттестат — волшебный документ, придуманный интендантами, о котором можно с уверенностью сказать, что он происходил по прямой линии от скатерти-самобранки. С помощью этой бумаги лейтенант мог есть и пить в любой воинской части, куда бы его ни забросила судьба.
Лейтенант торопился. Его направили в соседнюю дивизию. Туда надо было прибыть завтра не позднее двенадцати часов дня.
Он шел быстро и, наконец, выбрался на главную дорогу. Но что это была за дорога, надо сказать особо.
На языке военных топографов этот район назывался лесисто-болотистой местностью. На картах она изображалась нескончаемыми разливами зеленой краски, покрытой зловещими прерывистыми черточками горизонтальной штриховки. Штриховка и обозначала болота. А болот здесь было великое множество, и все они назывались «мхами». Было здесь болото «Большой мох» и болото «Малый мох» (простиравшееся, кстати сказать, километров на двадцать и чуть ли не превосходившее размерами «Большой мох»). Было болото «Черный мох» и даже болото «Сухой мох» (последнее пользовалось особенно дурной славой, как совершенно непролазное). Солдаты ненавидели эти болота пуще немцев и ко всякому «мху» добавляли обычно один и тот же эпитет, произносить который, правда, не всегда удобно.