— Вам?
— Мне.
— И вот сейчас?
— Ну да!
— Тогда я с вами. Транспорт у вас есть или возьмем машину? — При этих словах Рекордя недовольно заворчал.
— Кони ждут, а внизу у воды у меня дежурная лодка прикрепленная.
Пшонь поправил свою панамку, задвинул блокнот за пояс, опрокинул кружку какого-то питья (взвар или водка, не разберешь) и почти вытолкал деда Утюжка в спину.
— Поехали! — крикнул он Беззаботному, первым удобно усаживаясь на сене.
— Не кричи, потому что кони, считай, не любят, когда на них кричат, зевнул Петро.
— Где ты только достал этих пегасов? — не унимался Пшонь.
— И ты фугасом стал бы, когда овса не дают, а только горох. Как нажрутся гороху, то, считай, так и жди, что разнесет им подвздошье.
— Еще овес тратить на этих скелетов! — пренебрежительно кинул Пшонь. Теперь одна ракета заменяет двадцать пять миллионов коней! А тут такая отсталость! Надо записать!
Он попытался что-то черкнуть в своем блокноте, но воз так трясло и подбрасывало, что Пшонь только выругался.
— Колес путных не можешь поставить на свою телегу! — крикнул он Петру.
— А как ты их поставишь? Колесников в селе давно нет, колес тоже, зато те, которые палки в колеса суют, не перевелись! Ты попробуй вспахать трактором огород, сколько это будет стоить? Двенадцать рублей! А моими конями — полтора рубля. Вот тебе и ракета, считай!
— Вы его не раздражайте, шепнул Утюжок Пшоню, — он у нас малахольный, может и прибить.
Пшонь торопливо передвинулся в задок воза и до самого Днепра молчал, только вращал своими зеньками во все стороны да надувал усы.
Лодчонка была небольшая, ветхая, весло всего лишь одно, Пшонь даже возмутился:
— Что это за безобразие? Не могли дать большую лодку?
— Большую никак нельзя, — объяснил Утюжок.
— Это почему же?
— Динозаврий испугается. А тогда — спаси и помилуй! Да вы не сумлевайтесь. Я в войну целого хвашистского хвельдмаршала тут катал — и ничего…
— Сотрудничал, дед, с оккупантами? — насторожился Пшонь.
— Да как сказать? Было всего. Вода тогда здесь не такая стояла. Плавни, значит, озера в них, а то трава. А в траве — море птицы! Гуси, лебеди, журавли, дрофы, куропатки, перепелки! Дрофу, бывало, убьешь — три горшка из-под кулаги мяса насолишь. А куропаток! Идешь по траве, шарк-шарк ногами, а их там — пропасть! Так и порхают, так и выпархивают! А уж что перепелок! Сидишь, бывало, над миской с борщом, а они прямо тебе в борщ! Да сытые, как лини. Все ведь лето в пшенице нагуливают жир для перелетов в теплые края…
— А где же все это теперь? — строго спросил Пшонь.
— Да где же? Динозаврий все и поел.