— Повисит, никуда не денется, — спокойно сказал Гриша, — и вы, товарищ Крикливец, никуда теперь не денетесь, пока не выполните задание. Поручено вам разоблачить клеветника?
— Ну, поручено! Ну и что?
— А вот я вам еще кое-что покажу!
Гриша, потихоньку напевая себе под нос нечто похожее на маршик механизаторов, неторопливо пошел к той стене, где красовались пшеничные снопы нового урожая. Мог бы наконец смеяться вдоволь, хохотать, заливаться от радости, но, как убеждают нас ученые, смех требует некоторого одеревенения сердца, потому что смеется только разум, а у Левенца сердце не желало деревенеть, а хотело петь, радоваться и торжествовать.
Наконец, наконец! В самом деле, все теперь складывалось воедино: и нахальные приказания Пшоня, и его угрозы, запугивания, и упорное записывание всего, что услышит, кто что скажет, когда, в чьем присутствии. Куда уж там до него тем миргородским гоголевским героям, которые вели свою наивную хронику съедения дынь! Там все ограничивалось простой фиксацией: «Сия дыня съедена тогда-то и тогда», — а этот знай ощеривал зубы над каждым записанным словом и обещал, что карасики запрыгают на сковороде.
Гриша достал из-за пшеничного снопа скрученный в трубку большой лист плотной бумаги, развернул его на столе, прижал большими кукурузными початками (тоже урожая этого года), потом положил на эту бумагу привезенные Крикливцем листки из школьной тетради, немного полюбовался своей работой, причмокнул:
— Класс!
— Что это такое? — ничего не понял Крикливец.
— Это? Домашняя стенная газета.
— Что, что? Мало мне мороки, ты еще выдумываешь какие-то домашние стенгазеты. Хочешь, чтобы я создавал еще одну комиссию по этой твоей выдумке?
— Выдумка не моя.
— А чья же?
— Посмотрите повнимательнее на все эти писания!
Крикливец подошел, наклонился, протер себе глаза, снова наклонился.
— Почерк вроде бы одинаковый, — пожал плечами.
— Одинаковый, потому что писал один и тот же человек.
— Кто же он?
— Учитель физкультуры Пшонь. Недавно присланный. Как приехал, так и начал обписывать нас со всех сторон.
— Почему же молчали?
— Потому что никто не знал. Я сейчас впервые вижу его писанину. А то ведь никто не хотел показывать. А стенную газету он выпускает у Ивана Ивановича Несвежего, у которого квартирует. Называется «За передовой домашний быт». Передовая статья: «Все силы на благоустройство новой хаты». Это хата, где живет Пшонь, потому что сами Несвежие живут в старой хате. Вот критический материал: «Почему хлеб недопеченный?» Тут вот меню на неделю. Тут критика Рекорди (это сын Несвежего), который долго спит.