Боже, как встречали в Веселоярске Хуторянского Классика! Несли орифламы[4] с его цитатами, цветы, плоды, разную закуску в стыдливо прикрытых рушниками корзинках. Хуторянский Классик упал на землю, обнимал ее, восклицал жарко: «Земелька родная! Приникаю к тебе грудью и коленами! Когда-то бегал тут ножками маленькими, как козьи копытца. А теперь что? Люди добрые, что теперь? Тракторищи и огромные комбайны тысячепудовой тяжестью обрушиваются на святую земельку, уничтожают, разрушают структуру почвы. А вы снова козочек, чтобы спасти землю. Спасибо вам, дорогие земляки!» И вдобавок процитировал то ли свое, то ли заимствованное, но такое уместное для него и такое абсолютно глупое по мнению веселояровцев: «О хутора, кто выпьет сон и грусть вашу давнюю?»
Дядьки стояли, переступая с ноги на ногу, покуривали, покашливали, украдкой посмеивались. Громко смеяться никто не посмел, ведь все-таки Классик, хотя и Хуторянский. А что человек книгодурствует лукаво, так об этом пусть уж в столице подумают.
Автор тоже вмешивается в интермедию только для того, чтобы известить, что Хуторянский Классик (то есть автор же!) отбыл на свой парнас, так и не дождавшись коз.
Да и кто бы их дождался?
Дальше все спутывается, перепутывается, закручивается и заверчивается. С одной стороны — естественное развитие событий, а с другой — комментарий Петра Беззаботного к этим событиям.
Петра спрашивали:
— Так как же ты поехал тогда?
— А как? — зевал Петро. — Взял, считай, веревку, топор, поддевку ватную, плескачей, сала, пирожков с фасолью, свиных кишок с пшеном и шкварками на дорогу — и айда! Сел в вагоне и сидел, считай, пока приехал. А там говорят: вот твои козы, пересчитай. Ну, пересчитал. Двадцать две козы и два козла. Один белый, другой черный. Волосатые и рогатые, как черти.
Дальше у Петра было какое-то затмение или помрачение, как иной раз в кинофильмах. Еще помнил, как ехал то ли через три, то ли через четыре государства. Сидел в вагоне, ел плескачи с салом и свиные кишки с пшеном и шкварками. Животом Петро выдался крепкий и терпеливый, это как раз именно о таких сказал один наш поэт: «О желудки хлеборобов! Сложить им цену в состоянии разве лишь те, кого катар или еще какие-нибудь напасти терзают непрерывно в животе»…
Для коз с места отправки выдан был фураж, то есть по охапке какого-то колючего сенца на каждую козу и на двух козлов. Расчет был на три дня пути: один день в Греции, один на соседние державы, еще один — чтобы доехал Петро до своей станции.
Дядькам очень хотелось узнать об этом закордонном сене.