— Ваша. С комбайна.
И уже Ганны Афанасьевны нет, а в комнате — дитя, с пречистыми глазами, в которых вытанцовывают черно-сизые, как рессорная сталь, дьяволы, его вчерашняя помощница Верочка, которая десять дней назад закончила десять классов и добровольно изъявила, изъяви… изъя… Вечному Гришиному помощнику Педану, наконец, дали комбайн, Гриша остался один на «Колосе», машина подготовлена к уборке, никаких проблем (до первой загонки, скажем прямо, потому что только первая загонка все скажет), но ведь помощник нужен, хочешь или не хочешь, вот и приходит к нему эта Верочка и играет глазами так, как только и умеют играть веселоярские девчата, а Грише нужны не эти глазки, а работа. Десять дней он только об этом и говорил Верочке, но вот вопрос из вопросов: слушала ли она его?
Может, для того чтобы сказать об этом, и пришла сегодня в сельский Совет?
— Садись, Верочка, — пригласил Гриша полуофициально.
— Я сяду, — покорно согласилась она.
— Как там наш комбайн?
— А я не знаю.
— То есть как не знаешь?
— А мне не интересно.
Тут Гриша возмутился.
— Что же тебе интересно? Меня забрали сюда, комбайн остался сиротой, ты там хозяйка, — и тебе все равно? Ты ведь сама можешь быть комбайнером! Вырастешь, станешь как Переверзева! Училась у самого Бескаравайного, имеешь свидетельство.
— Что мне это свидетельство? Я не могу без вас.
— Ну, ну, — сказал Гриша, — приучайся к самостоятельности.
— Вы не так меня поняли, — ангельским голосочком промолвила Вера.
— Не так понял? А как надо понимать?
— Я не могу сказать об этом устно, поэтому подготовила письмо.
— Письмо-о? Какое письмо?
— В трех экземплярах. И один из них я оставлю вам, а сама уйду и буду ждать…
Она в самом деле положила перед Гришей какую-то бумагу и тихонько исчезла.
Мы где-то там вспоминали о греках и их мифах и о неуклюжих попытках новейшей мификологии, но чего стоило все это рядом с листом бумаги, который появился на столе перед Гришей Левенцом, словно бы прилетев из каких-то неизведанных мифических миров. Газета о стозаботности, оставленная Ганной Афанасьевной с наилучшими намерениями, и этот листик от Верочки, которую, судя по всему, терзают сизо-черные черти. Но при чем здесь он? И почему он должен становиться жертвой всех страстей, стихий, недоразумений, бессмыслиц и недовольств? Еще вчера он был там, где родился и рос, на безбрежных просторах, под бескрайними небесами, на земле немереной, бескрайней, чувствовал себя безбрежным и свободным, как птицы и мечты, а сегодня сам себя запер в четырех стенах, заточился в глине, в штукатурке. Что такое штукатурка? Штука турка. Турок подсунул нашим строителям штуку и вышло: штука турка. Мало эти турки истязали мой народ, так еще и теперь должны страдать от их коварства.