— Что-о? — закричал Крикливец. — Тебе там делать нечего? Ты знаешь, кто я такой?
— Знаю. А вы должны были бы знать, кто я.
— Ну ладно, считай, что помирились, — сбавил тон Крикливец. — Слушай, Левенец, как ты думаешь: культуру в районе надо поднимать?
Гриша молчал. Не потому, что был против культуры, а потому, что не знал, что сказать.
— Ты меня слышишь? — закричал Крикливец.
— Да слышу.
— Так как ты — не против?
— Да нет.
— Так почему же Веселоярск на последнем месте по культуре? Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Почему же молчишь?
— Да меня ведь только три дня назад избрали.
— За три дня знаешь, что люди успевали сделать? Целые города брали! Гагарин за 90 минут Землю облетел! А ты — три дня! Дай мне сводку о выручке по сокам и ситро и принимай меры! Принимай меры и будь здоров.
Беседа вогнала Гришу в такой пот, что он снова кинулся к окну и только теперь заметил оппозицию, которая расположилась между клумбами и упорно ждала, когда молодой председатель провалится, или, как говорят ученые люди, потерпит фиаско.
Оппозиция сидела босая, но не голодная. Такие могут просидеть хоть и вечность, грея ноги на солнце. Когда-то в селе не мыли ног, чтобы они не потели. Теперь ходят босые в знак протеста, что потребкооперация не завозит кроссовок «адидас». Поэтому шесть босых дядек возле здания сельсовета не удивили Гришу. (Не удивило его и то, что не было там еще двоих: Раденького и Сладенького. Разве же мир не устроен так, что всегда находятся охотники соблюдать нейтралитет, проще говоря, — посмотреть, что выйдет из того или из сего.) Удивило его то, что они спокойненько себе сидят, не думают ни о какой работе (а у сельского жителя работы всегда полно!), курят сигареты «Прима» и демократично сплевывают на выпестованные Ганной Афанасьевной клумбы. Левенцу, который с малых лет привык к озабоченности, для которого высшим идеалом была его родная мама Сашка, дико было видеть одновременно стольких бездельников (пусть они даже и пенсионеры, но ведь имеют же собственное хозяйство!), да еще в таком, можно сказать, государственном месте. Он немного высунулся из окна, прислушался, о чем же могут говорить такие люди и могут ли они вообще говорить.
Беседа протекала неторопливо, но была довольно въедливой.
— Молодой! — сказал один. — А какой толк от молодого?
— Молодое — дурное.
— Вот Свиридон Карпович — это голова!
— Всем головам голова!
— Поменяли шило на швайку.
— Надо им, видите ли, образованного!
— Все ходят в галстуках и с портфелями, а коровы не доятся!
— Эй, хлопцы, вон Петро Беззаботный едет! Давай его к новому председателю!