Мало что дал и опрос соседей. Одна только мексиканская бабушка, целыми днями сидящая у окна крытого балкончика, расположенного над узкой аллейкой, куда выходят двери всех таунхаусов, сообщила, что к Саманте Ривера вчера приходили около пяти вечера мужчина и женщина (Потемкин и Сандра, надо полагать), а около восьми — еще мужчина, высокий, худой. Белый, черный, латинос, ориентал — ничего она сказать не может, было темно. Но то, что высокий и худой, — это точно…
* * *
Ким отправил Олегу записку по электронной почте. Он просил срочной встречи. Потемкин никак не мог в тот день освободиться до восьми вечера, тогда и позвонил Киму — он знал, что в группе не принято уходить домой, когда рабочий день формально закончен, особенно если ты занят на расследовании какого‑то «горящего» дела.
Ким явился немедленно, и Олег отметил, что обычно невозмутимый сотрудник выглядит как‑то необычно. Потемкин даже не мог сказать, в чем именно эта необычность выражается, — смуглое лицо Кима было бесстрастным, как всегда, так же нетороплива была его походка, взвешены и продуманы жесты.
А все‑таки что‑то не так было с Кимом, и Олег с интересом смотрел на него. Но того, что рассказал Ким, Потемкин услышать не ожидал. За годы сыскной работы — в России, в Интерполе, в Америке — Олег привык, что нештатные ситуации встречаются в жизни куда чаще штатных, что логические построения — это одно, а действительность — совершенно другое. Словом, привык к тому, что исключение из правила в его работе и есть правило. Из этого он исходил, к этому всегда был внутренне готов.
Монолог Кима оказал на Олега столь неожиданное воздействие именно потому, что, запрашивая данные на Сатыроса, Потемкин ожидал получить компрометирующие факты на более или менее удачливого предпринимателя, который ведет средней руки бизнес — типаж этот был знаком и понятен, и лишняя сотня тысяч годового оборота к нему мало что прибавляла или убавляла. Но Ким рассказал о бизнесе, повадках и привычках совершенно другого человека — не того, которого видел Олег в доме у жены покойного профессора Фелпса, и не того, с кем беседовала проницательная Сандра.
Потемкин слушал Кима, глядел на распечатки, Кимом принесенные, и чувствовал, как лицо его заливает краска стыда… Эх ты, господин Потемкин! Вот что такое инерция мышления. Значит, это о Сатыросе говорил тебе федерал Коммингс как о конкуренте Гарднера! Да, он не помнил фамилии — но ты‑то, Олег, просто обязан был все проверить! Но нет, образ Сатыроса, сидящего где‑то в офисе у себя в гараже, был слишком силен. А оказывается, можно и из гаража вертеть миллионами!