Но все это я обдумывала потом, гораздо позже, когда мои мозги снова вернулись на место.
А сейчас я, бедная загнанная кошка, чесала, беспрестанно оглядываясь, трясясь мелкой дрожью от страха и холода, через редкоствольный лесопарк прочь от аэропорта, в сторону московской трассы. Наваливались быстрые осенние сумерки, сердце мое колотилось отчаянно – то ли от быстрой ходьбы, то ли от страха (а скорее всего от обоих сразу); на мокрых от дождя дорожках парка появлялись редкие прохожие и каждый раз я резко сворачивала в сторону – подальше, потому что теперь боялась даже собственной тени. Правда, тени у меня не было, потому что не было и солнца – все небо от края до края было затянуто низкими клубящимися тучами.
Спустя какое-то время я выбралась к трассе. Но не пошла по ней – надо быть полной идиоткой, чтобы переть по обочине, где только слепой меня не заметит. Я поплелась по раскисшей тропинке в сторону Москвы (почему не от Москвы – не знаю) вдоль дороги, метрах в ста от нее. Дождь все усиливался, я чувствовала, что совсем выбилась из сил, но по-прежнему продолжала бездумно переставлять ноги в хлюпающих, промокших кроссовках. Тропинка увела меня в лесок, где дождь не так барабанил меня по плечам и бейсболке. Шум машин со стороны дороги становился все тише и наконец совсем стих. Стало уже так темно, что дальние стволы деревьев терялись во мраке. К тому же, сгущаясь на глазах, потянулся белесый туман. Я поняла, что вот-вот наступит ночь, и с ужасом представила, как я заблужусь в этом дурацком подмосковном лесу, да еще, чего доброго, упаду обессиленная в какую-нибудь яму, да еще сломаю ногу, и буду долго-долго мучительно помирать, а потом, весной, мои обглоданные лесным зверьем, выбеленные кости появятся из-под стаявшего снега и…
Но тут, на мое кошачье счастье, деревья впереди расступились. Я из последних сил прибавила шагу и, спотыкаясь, вывалилась из леса на бескрайнее поле, теряющееся вдали в туманной сумрачной темноте. Темноте, в которой не было видно ни единого огонька.
И впереди я увидела спасение.
Это был большой, видно уже достаточно давно поставленный стог сена. Я добралась до него, скинула рюкзак и, подвывая от холода, страха и одиночества, принялась рыть нору. Страх придал мне силы, я отчаянно, словно загнанный собаками енот, вырывала куски слежавшегося сена, не чувствуя боли в онемевших пальцах, выкидывала куски наружу и углублялась в стог все дальше и дальше. Пока не добралась, судя по длине моей норы, чуть ли не до середины стога. Я увеличила пространство своей пещеры вверху, выкинула лишнее сено, а потом втянула в нору свой рюкзачок, смутно белеющий в темноте, и закидала отверстие изнутри сеном. Стало абсолютно темно. Ну и черт с ним – клаустрофобией, я слава Богу, не страдаю. Я положила рюкзак под голову, сунула руки в рукава куртки и, свернувшись в клубок, закрыла глаза. Меня перестало трясти – в моей сенной норе было тихо и тепло.