Всех-то она знала — кроме трех дев, что восседали за царским столом по левую руку от лесного хозяина. Три «грации» в полупрозрачных струящихся платьицах непривычного кроя, словно замотались в мелко смятую простынку и тонкими поясками под грудью перетянули. Все три одинаково худосочные, загорелые до бронзовости, с темными коровьими глазами, с черными волосами, уложенными на головах в косы-крендели. Не иначе иноземки, южанки. Причем что странно, у каждой за спиной стоит по чахлому деревцу в кадке. Саженцы? Лукерья в недоумении выгнула бровь.
Лесной владыка, он же благоверный супруг Лукерьи, был всецело занят беседой со старшей из своих гостий. Вернее, он усиленно делал вид, будто до сих пор не заметил свою хмурую супругу на другом конце зала. Так она ему и поверила! Вон, даже гостья смешалась, когда хозяин Леса вдруг сменил тон с очаровательно дружеского на бессовестно соблазняющий. Иноземка только ёжилась, не понимая причины перемены в собеседнике. Откуда ей, пришлой, знать, что в дверях застыла, мешая челяди носить блюда, не простая ведьма, как можно было бы решить по скромности поношенного платья, но сама госпожа-матушка. Ради нее Яр и старается — жаждет ее ревности. Да как же! Разбежался. Лукерья только зубами скрипнула, а сама и глазом не моргнула. Будет она ревновать, особенно к этой жердине, ишь чего захотел.
Яр старательно не смотрел в сторону супруги, якобы не ощущая сверлящего взгляда. Лукерья беззастенчиво разглядывала мужа, словно старалась запомнить на всю оставшуюся жизнь. Рано или поздно, но она когда-нибудь состарится и всё-таки однажды умрет вопреки его воле. Он же навсегда останется таким, как сейчас. Точно таким, каким она его впервые увидела много лет назад, будучи мелкой девчонкой. (Не суть важно, что в те времена волосы и глаза у него были другого цвета.) Юный красавец с сияющими очами, в которых можно легко утонуть и потерять себя на веки вечные! А если говорить проще — небольшого роста худосочный эльф.
(К слову, его тщедушная девичья хрупкость начала раздражать Лукерью лет через двадцать после рождения их общего первенца, Евтихия. Сын рос не по дням, а по часам, в шестнадцать сделался настоящим богатырем, вытянувшись почти вдвое выше отца, после чего тоже прекратил взрослеть. И куда это годится — чтобы муж казался ровесником сына? Если не сказать хуже — младшим братом! И по характеру два сапога пара — оба сущие мальчишки. Со временем у ведьмы и царя появилась двойня, но Яр всё равно не изменился. И пусть он прилежно исполнял роль любящего отца, странное ощущение какой-то неправильности у матери семейства с годами лишь укрепилось.)