Покушение на зеркало (Кондратов) - страница 9

Анна включила лампу на тумбочке, погасила люстру и, скользнув под одеяло, протянула руку за папкой, раздувшейся от толстой пачки некогда скрученных и теперь не желающих распрямляться листков. И вздрогнула от брезгливости: перед глазами вдруг выплыла неприятная, если не сказать отвратная физиономия бомжа с бугристым, плохо выбритым черепом. И без бровей, что особенно противно. «Сбрил он их, что ли? — подумала она, развязывая тесемки папки. — А может, лишай, вот и вылезли…»

Жертва (из записок Ходорова)

Глава 1. Похищение Бонвивана

Что-то около двух ночи, я только уснул, меня разбудил телефонный звонок. «Не встану, сказал я себе, ни за что не встану… Это опять ошиблись». Но телефон настойчиво дребезжал. С мукой расплющив веки, я спустил ноги с дивана и облегченно вздохнул, услышав в прихожей голос дочери:

— Да-да, я!.. Это я!.. — Даже спросонок я понял, что Светлана не на шутку испугана. — Я же говорила вам… Я обещала, значит, будет… Не угрожайте мне, это лишнее, я сама представляю… Да я вам уже сказала!.. Ну и что, если счетчик?..

Голос ее истончился, в нем звучало отчаяние. Что же произошло, черт побери?

Придется-таки встать. Я на ощупь снял со спинки стула штаны и прошлепал к двери, из-за которой доносилось истерическое: «Перестаньте!..», «Только попробуйте!..», «Я-то, я-то причем?!».

В прихожей в тусклом свете, падающем из открытых дверей в спальню, на корточках возле тумбочки с телефоном сидела моя двадцатитрехлетняя падчерица.

Черные прямые волосы неряшливыми прядями свисали на лицо — бледное, помятое сном. Ночная рубашка, словно опустившийся парашют, лежала на полу, закрывая ноги. Глаза Светланы были расширены, на меня она не взглянула. Рядом с ней тоже в ночной рубашке, прижав обе руки к сердцу, стояла Нина. Я вопросительно взглянул на жену и открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело, но она зло мотнула головой: молчи!.. Глядя на ее искаженное напряжением, увядшее, но все еще красивое лицо, я в который уже раз за последние недели ощутил, как меня буквально пронзила острая неприязнь, даже нет, чего уж там сглаживать, ненависть, как ни постыдно это — испытывать столь низменные чувства к человеку, с которым прожил вместе последние двадцать лет.

Светлана положила трубку на рычаг и заплакала, без слез, одни сухие всхлипы.

Мать бережно подхватила ее за талию, подняла, прижала голову к груди.

— Все обойдется, милая, все обойдется, — голос ее прервался. Взглянула на меня мельком, обдав презрением, словно горячие помои плеснула в лицо.

— Что вскочил?! Молчи! Ничего не спрашивай! Не твои дела!