| Simon went on. | А Саймон все говорил. |
| He was eager to deliver himself of thoughts that he had bottled up for many months and he had been used to impart them to Charley for as long as he could remember. | Ему не терпелось высказаться, ведь долгие месяцы он держал свои соображения под спудом, и к тому же, сколько он себя помнил, он всегда делился с Чарли. |
| Though he reflected upon them with the intensity which was one of his great gifts, he found that they gained in clearness and force when he had this perfect listener to put them to. | Хотя его размышлениям была присуща редкая глубина - одно из величайших его достоинств, он увидел, что они обрели большую ясность и силу, когда он смог высказать их этому превосходному слушателю. |
| "An awful lot of hokum is talked about love, you know. | - Знаешь, о любви говорится столько всякой чуши. |
| An importance is ascribed to it that is entirely at variance with fact. | Ей придают совершенно непомерное значение. |
| People talk as though it were self-evidently the greatest of human values. | Люди так говорят, будто само собой разумеется, что она величайшая ценность в жизни. |
| Nothing is less self-evident. | Но вовсе это не само собой разумеется. |
| Until Plato dressed his sentimental sensuality in a captivating literary form the ancient world laid no more stress on it than was sensible; the healthy realism of the Muslims has never looked upon it as anything but a physical need; it was Christianity, buttressing its emotional claims with neo-Platonism, that made it into the end an aim, the reason, the justification of life. | С тех пор как Платон облек свою сентиментальную чувственность в пленительную литературную форму, древние уделяли ей не больше внимания, чем уделять разумно; мусульмане, здравые реалисты, всегда считали ее лишь физической потребностью; это христианство, подкрепляя свои эмоциональные увлечения неоплатонизмом, сделали ее целью, смыслом, основой и оправданием жизни. |
| But Christianity was the religion of slaves. | Но христианство - религия рабов. |
| It offered the weary and the heavy-laden heaven to compensate them in the future for their misery in this world and the opiate of love to enable them to bear it in the present. | Измученным и угнетенным оно сулит небеса, дабы вознаградить их в будущем за их страдания на земле, и предлагает любовный дурман, чтобы они в состоянии были вынести страдания в настоящем. |
| And like every drug it enervated and destroyed those who became subject to it. | И этот наркотик, как всякий другой, расслабляет и губит тех, кто не может без него обходиться. |