— Было бы лучше, если бы этот торговец хлопком продавал фрукты, — сказал Де Гюсак. — Мы ведь умираем с голода.
— Вот так так!.. Я и забыл, что у вас вечно пустое брюхо, а мое пузо любезно заполнило не знаю уж какое гнусное месиво, слитое из настоящей олья подриды. Пока вы приводите себя в порядок, попробую поискать что-нибудь в лесу.
— Смотри не потеряйся! — пошутил Де Гюсак.
— Я пойду недалеко, друг. Мне очень хорошо известно, как легко заблудиться в этих девственных лесах.
Он насыпал немного пороха в ружье, опустил курок и отправился в лес, внимательно поглядывая то налево, то направо. Не прошел он и двухсот шагов, как услышал в гуще листвы скорбный меланхолический крик:
— Ай!..
Дон Баррехо остановился и огляделся.
— Кто это так жалуется? — удивился он. — Может быть, там лежит подранок? Он не сгодится на завтрак, клянусь тысячью чертовых хвостов!..
Крик повторился, он звучал дольше и стал душераздирающим. Похоже было, что кто-то жалуется.
Немного взволнованный гасконец хотел уже вернуться назад, но поднял глаза вверх, на ореховое дерево, и заметил зацепившуюся за ветку, спиной к земле, маленькую обезьянку с очень густой шерстью и головой, напоминающей скорее кошачью, чем голову четверорукого животного.
— Вот и завтрак!.. — обрадовался гасконец. — Не знаю, кто это, но убежден, что под такой шкуркой скрывается мясо, которое можно поджарить.
Он уже поднял аркебузу, потом отвернулся и, опустив ружье, забормотал:
— Но ведь оно не движется! Попробуем сэкономить заряд.
В самом деле, это странное четверорукое, хотя уже и встретило охотника, не покидало ветки и не прекращало издавать неприятные жалобные вопли.
— Надо спуститься сюда, дорогой мой, — пробовал уговорить зверька гасконец. — Если у него сломаны ноги, я не знаю, что делать. Все равно оно сгодится нам на завтрак.
Он подошел к довольно низкой ветке, совершенно лишенной к тому же листьев, и схватил животное за хвост, а потом дернул изо всех сил.
От такого мощного толчка ветка нагнулась, но животное не покинуло своего места.
— Нет, ноги у него не сломаны!.. — отметил дон Баррехо. — Они поистине железные. Сеньора обезьянка, вы хотите сдаться или нет?
Четверорукое животное медленно притянуло к себе свой хвост и больше не двигалось.
— А ведь оно не привязано, — сказал гасконец. — Что же это за зверь? Ну ладно, Мендоса определит, он лучше меня знает лесных тварей. А теперь заколем его.
Дон Баррехо обнажил шпагу и одним ударом обезглавил бедное животное; потом снова ухватил его за хвост и после шести-семи конвульсий, одна яростнее другой, гасконцу удалось овладеть тушей. Только тогда он увидел, что у странного животного вместо пальцев выросли крепкие когти длиной в целый дюйм.