Как раз в этот момент к ним подошла шлюпка, следовавшая за каравеллой на тридцатиметровом буксире. Мендоса и дон Баррехо схватились за один ее борт, а более высокий и тяжелый Буттафуоко — за другой; без каких-либо особых усилий они забрались в шлюпку.
— Руби канат!.. — скомандовал баск, повернувшись к дону Баррехо.
Гасконец, уразумевший, что должно произойти нечто ужасное, беспрекословно повиновался.
— А теперь — весла на воду!.. И гребите изо всех сил, если хотите спастись!..
Шлюпка устремилась в направлении, обратном ходу каравеллы. Она прошла всего пятьдесят или шестьдесят метров, когда с маленького парусника раздался крик:
— Проклятие!.. Шлюпка исчезла!.. Мы погибли!..
Послышались крики, проклятия, потом темноту озарила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот, сопровождаемый целой бурей осколков. Каравелла взлетела в воздух вместе со своим несчастным экипажем, дружком Пфиффером и мнимым сыном испанского гранда.
Несколько секунд над водоворотом, поглотившим исковерканное взрывом судно, висело облачко красноватого дыма, пока его не рассеял ночной бриз.
— Друзья, — сказал потрясенный Мендоса, вытирая рукой пот, обильно, несмотря на купание, выступивший на лбу, — возблагодарите Бога, если вы еще чувствуете себя христианами, потому что своим спасением мы обязаны только Ему.
— Мне всё еще неясно, — признался казавшийся совершенно обалдевшим дон Баррехо, — что там взорвалось?
— Каравелла, а задержись мы на две-три минуты, то тоже бы взлетели в воздух.
— Судно загорелось? — спросил буканьер, который все никак не мог разобраться в ситуации.
— Они подожгли бочонок с пятьюдесятью фунтами пороха, чтобы взорвать нас, — ответил баск. — По счастливой случайности я успел вовремя, и шлюпка, которой они хотели воспользоваться, попала в наши руки.
— Кто покушался на нашу жизнь?
— Капитан и наш дружок Пфиффер, вероятно, с согласия всей команды, — ответил Мендоса.
— Друзья, — сказал Буттафуоко, — надо вернуться к месту катастрофы. Может быть, подберем кого-нибудь.
— Пусть их сожрут акулы, — отрезал жестокий гасконец.
— Нет, — возразил Буттафуоко, табаня[51] веслом, — я ни за что не допущу такой бесчеловечности. Они и так уже достаточно наказаны за измену.
Друзья налегли на весла, направляясь к тому месту, где затонула каравелла, с трудом борясь с волной, вызванной катастрофой.
Развороченный корпус судна затонул, но на поверхности океана плавали многочисленные обломки: куски мачт, реи с оставшимися на них латинскими парусами, распростершимися по воде, ящики, бочки, куски фальшборта,