— Мне не верится, что он шпион, — сказал Буттафуоко.
— И вы не нашли случая избавиться от этого сеньора? Ты же, Мендоса, всегда был скор на руку.
— Мне не удавалось встретить его одного вечером.
— Думаешь, он в конце концов явится?
— Конечно, приятель.
— Тогда посмотрим, сумеет ли он отсюда выбраться. Сегодня утром я получил бочку аликанте вместимостью десять гектолитров;[11] она может вместить любого человека, даже самого большого.
— Что ты задумал? — спросил Мендоса.
— Утоплю его в бочке. Тогда и аликанте станет вкуснее.
Мендоса как раз в этот момент наслаждался великолепным хересом трактирщика. Он выплюнул все вино, находившееся у него во рту; лицо его перекосилось.
— Ах, сучий трактирщик!.. — закричал он, притворяясь, что его тошнит. — Он поит нас вином, настоянном на мертвецах!..
Дон Баррехо быстро скрылся, держась за живот, а бравый бискаец, воспользовавшись моментом, схватил бутылку и осушил ее в три глотка.
В это время перед дверью таверны снова появился таинственный незнакомец и остановился, чтобы заглянуть внутрь.
— Вот он, — сказал Буттафуоко. — Готовься к схватке, Мендоса.
— Что ж! Бочка-то полная, — рассмеялся в ответ бискаец. — Он великолепно сохранится в ней, но я больше ни ногой в «Эль Моро»: боюсь, что дон Баррехо напоит меня этим аликанте. Вешать надо таких хозяев.
Прекрасная кастильянка, заметив, что неизвестный схватился за ручку входной двери, поспешила с любезным приглашением открыть ее:
— Входите, сеньор. В таверне «Эль Моро» подают отличное вино.
Незнакомец, с которого стекали струйки воды, вошел внутрь и приподнял фетровую шляпу с потрепанным пером:
— Тобрый фечер, госпота; я фсё утро искал фас.
Незнакомцу перевалило за тридцать; он был тощ, подобно гасконцу, отличался крайне бледным цветом лица, голубыми глазами и очень светлыми, почти белыми волосами. Всем своим существом он вызывал неприязнь, хотя, возможно, был любезным человеком.
Мендоса и Буттафуоко ответили на приветствие, потом бискаец поспешил объясниться:
— Извините нас, сеньор. Вы не нашли нас в привычной гостинице, потому что дождь застал нас на улице, и мы укрылись здесь, у любезнейшей хозяйки и почтеннейшего хозяина. К тому же и вино у них преотличное.
— Фы мне позфолите состафить фам кампанию?
— С величайшим удовольствием, — согласился Буттафуоко.
Гость снял шляпу и плащ, вымокшие буквально до нитки, и взглядам присутствующих открылись длинная шпага и один из тех кинжалов, которые называются мизерикордиями.[12]
Дон Баррехо принялся вышагивать возле стола туда-сюда, не сводя глаз с этой подозрительной личности. Очевидно, такое любопытство пришлось не по вкусу фламандцу, потому что он резко повернулся к гасконцу и слегка рассерженно спросил: