После первого человеческого жертвоприношения жажда крови, которую начали проявлять люди, стала неутолимой. Теперь они требовали смерти жреца, убившего девушку, ибо еще не освоились с правом, которое только что присвоили себе инкали, — правом на человеческое жертвоприношение. Они кричали, что тот, кто, бросив камень, убил девушку, — а они якобы совсем не хотели, чтобы дело зашло так далеко, — сам должен умереть.
Ярость толпы все нарастала, бунт казался уже неминуемым, когда жалкого жреца вдруг вытолкнули вперед, отдав в руки остальных инкали, как и девушку. И тут наступила развязка. Первосвященник повернулся, чтобы бросить сердце последней жертвы в Максин, но внезапно пошатнулся, как от удара, рука его упала, сердце выпало на пол, и, пораженный, жрец рухнул без сознания. Высокий конус Света Неутолимого исчез! Исчезла и книга Максина! А на камне возникла человеческая форма — образ Сына Одиночества. В своей левой руке он держал меч, а в правой перо. И все услышали голос: «Вот, близок день гибели, предсказанный много веков назад! Вскоре солнце на пути своем уже не увидит Атлана, ибо море поглотит всех вас! Внемлите же!»
Затем грозное видение исчезло. Но Свет Неутолимый больше не появился. Люди побежали, пронзительно крича, бросив лежавшего без сознания первосвященника. Когда, много дней спустя, несколько любопытных все же вошли в Инкалифлон, он так и лежал там, ибо был мертв. Этот, хотя и грешный, но обладавший большими знаниями человек, конечно же, был выше многих сограждан; он — колдун — ведал, что имеет силу и может сдержать разложение Посейдонии, выкорчевать уродливое издевательство греха, порабощающее нацию, но… И зная все это, душа его, гонимая страхом и отчаянием, вышла из тела, чтобы никогда больше не вернуться.
Одержимые же чувственностью люди, увидев, что в течение следующих нескольких лет ничего страшного не произошло, постепенно опускались все ниже и ниже; человеческие жертвоприношения превратились теперь в обычное дело, а похоть, обжорство, пьянство стали еще разнузданней. И глубокая ночь безнравственности черным пологом укрыла Посейдонию.
Один человек, живший с семьей в уединенном месте, не принимал участия во всеобщем злодеянии. Он и его жена, как и все простые люди, тоже не вступили в освященный брак, а сожительствовали по принципу моногамии высших животных. Так же поступили его сыновья и их жены. Но ни он, ни его близкие не совершали кровавых жертвоприношений. А когда монарх провозгласил, что отныне службы в храмах будут совершаться по новому порядку — с жертвоприношением детей и женщин, эти люди (они были гигантского роста, каждый по силе стоил десятка развратных рабов Рея) отказались повиноваться такому указу. Они приносили в жертву лишь плоды и сокровища, но не кровь.