Программа Инкалифлона — высшей Школы священников включала, в дополнение к предметам, преподаваемым в Ксиоквифлоне, обучение владению оккультными силами, а также антропологию и социологию. В результате его выпускники с ученой степенью легко решали любую задачу или проблему, с которой люди, обладавшие меньшими познаниями и опытом, часто не справлялись. Инкалифлон действительно был самым высшим, дававшим наиболее полное образование учебным заведением из всех, известных тогда, как, впрочем, (простите мне то, что может показаться нам тщеславием атлантов, но на самом деле таковым не является) известных и ныне, а может быть, и в грядущие века. Студентов Инкалифлона отличали чрезвычайное усердие и решительная воля, так как без этих качеств просто невозможно было получить выпускной диплом. И немногие находили жизнь достаточно долгой, чтобы потратить на это годы, может быть, лишь один из пятисот, с честью закончивших Ксиоквифлон, не уступавший современному Корнуэльскому университету.
Итак, стоя на вершине среди вечных снегов, я обдумывал ожидающие меня трудности. Сначала нужно было получить титул ксиоквы. А для этого, кроме ревностного учения, потребуются немалые денежные средства, чтобы покрыть расходы и поддерживать непоколебимую устремленность к цели. Откуда их взять? Во мне жила вера, что страждущим помогают боги. И если я, юноша, не достигший еще семнадцати, живший с матерью, которая искала во мне опору и поддержку, не имевший ничего, кроме врожденных энергии и воли, не мог считаться страждущим, то кто же им был?
Мне казалось, что у меня есть все основания рассчитывать на помощь богов.
Заря была уже близко; и я стал взбираться на самый высокий скальный гребень, чтобы приветствовать Инкала[1], когда он победит Наваз[2]. Он — Повелитель всех проявленных знаков великого и единственно истинного Бога, чье имя Он носит и чьим щитом является, должен отнестись к моей молитве благосклонно! Он должен увидеть, что молящая юность не щадит сил, вознося Ему хвалу. Ведь именно для этого я взбирался вверх по опасной круче, один, среди пустоты, под звездным куполом небес.
«Есть ли вера, более славная, чем вера моего народа? Разве все посейдонцы не поклоняются Великому Богу, единому истинному Божеству, символ которого — ясное солнце? Не может быть ничего более священного и святого», — так думал я — мальчик, чей созревающий ум впитал действительно вдохновляющую экзотерическую религию, еще не знавший ничего иного, более глубокого и более утонченного. (Да он и не должен был знать об этом во времена Атла.) И едва первый луч света пробился сквозь темноту ночной бездны, я пал ниц на снежной вершине и оставался так до тех пор, пока Бог — Солнце не одержал победу, поднявшись над миром во всей своей славе. Тогда, встав на ноги и отдав последний почтительный поклон, я стал спускаться вниз по опасному склону изо льда и снега, по голой скале, острыми зубьями рвущей ледяной покров, — спускаться с одного из высочайших в мире пиков, чей гребень возносился на тринадцать тысяч футов над уровнем моря.