Длиннорукий разрезал павлина, приготовленного в полном оперении, что было непросто даже для него. Он ловко извлек печень, положил ее рядом с клецками и красной морковью. В дни, которые он проводил с Иштой, ему нравилось притворяться вульгарным. Размашистым движением девантар нанес на композицию немного темного соуса, а затем протянул тарелку крылатой богине.
— Я не голодна. К чему это? Мы боги! Нам не нужно есть.
— Ты будешь есть, потому что этого хочу я. Мне напомнить тебе о нашем пакте? В этот единственный день в году ты целиком и полностью принадлежишь мне. Это твоя цена за то, что Лувия принадлежит тебе. Цена за убийство Пурпурного и за то, что ты предала Анату. Один день со мной. Каждый год после летнего солнцестояния.
Девантар приняла тарелку.
Длиннорукому нравилось, когда она злилась, но тем не менее подчинялась беспрекословно. Оказаться в чьей-то власти — это состояние было неизвестно его сестре. Играть с ним стало одной из множества радостей, уготованных ему в этот день.
Он наблюдал за тем, как она отрезала кусок печени и с отвращением положила в рот.
— Попробуй соус!
Она отрезала еще кусок печени.
— Это была не просьба! — рявкнул он. — Сделай это!
Ишта пренебрежительно подняла бровь:
— Или что?
— Ты знаешь что!
Девантар вздохнула:
— Да, знаю. Я принадлежу тебе всего один-единственный день в году и, поистине, не могу упрекать тебя в том, что ты будешь излишне оригинален, планируя этот день. Ты собираешься унижать меня всеми возможными способами. Но что изменится от того, подчинюсь я сейчас или нет? — Она посмотрела на его межножье взглядом, уничтожавшим абсолютно все чувства. — Опять случится так, что твои мечты превысят твои возможности. Ты обвинишь в этом меня. И выместишь на мне свои агрессивные фантазии. До сих пор все наши дни проходили именно так. Наверное, поэтому ты настаиваешь на том, чтобы женщины, не беременеющие во время Священной свадьбы, были принесены в жертву? Это просто твоя склонность?
Девантар смотрел на нож, который сжимал в руке. След соуса покрывал часть чудесного голубого узора из линий, украшавшего клинок. Он вложил в этот нож много часов труда и теперь представлял себе, как разрежет им мягкую плоть своей сестры. Не только ради того, чтобы помучить ее. Ему нравился вид рубиновой крови на ее почти мраморной коже. Нравилось смотреть, как она извивается, когда он рисует узоры. В этот момент он мог забыть обо всем.
Для него дело было вовсе не в том, чтобы причинить ей боль. Он любил рисунки из белого и красного цветов, создаваемые его надрезами. Он точно так же мог часами наслаждаться извилистыми узорами на особенно удачном клинке. Девантар осознавал, что никто из его братьев не поймет его склонностей. И никто из сестер…