— Ты, значит, родишь ребенка и будешь его растить, — сказала я, оглядывая гостиную и соображая, сколько времени, энергии и денег потребуется мне на то, чтобы собрать вещи и снова переехать. Большинство вещей в квартире принадлежит мне: массивный круглый кофейный столик, который я откапала на чердаке у своих родственников; ореховый раскладной стол, который мы накрываем, когда приходят гости, — тоже от родственников; мягкое кресло и диван куплены в лавке Армии спасения и заново обиты. Огромный плакат Тэда Бара и разноцветные бумажные букеты — собственность Эйнсли, как и надувные пластмассовые подушки с геометрическими узорами. Питер сказал, что нашей гостиной не хватает цельности. Я никогда не считала, что поселилась в этой квартире на длительный срок, но теперь, когда возникла угроза ее потерять, она показалась мне родным и надежным убежищем. Столы твердо уперлись ножками в пол; неужели этот круглый кофейный столик можно снести вниз по узкой лестнице? Неужели плакат Тэда Бара можно свернуть и выставить напоказ трещины в штукатурке? Неужели надувные подушки попросту лягут в чемодан? Я подумала о том, как отнесется «нижняя дама» к беременности Эйнсли: подаст ли она на нас в суд за нарушение контракта?
Эйнсли надулась.
— Конечно, я буду его растить, чего ради пускаться во все тяжкие, если не собираешься воспитывать своего ребенка?
— Короче говоря, — сказала я, допивая воду, — ты решила родить незаконного ребенка и вырастить его без отца.
— Господи, ну почему я должна все объяснять?! И неужели нельзя обойтись без этих пошлых формулировок? Рожать детей — вполне законно! А ты, Мэриан, ханжа и все наше общество — ханжеское!
— Ну, ладно, я ханжа, — сказала я, в душе обидевшись на Эйнсли. Мне казалось, что я проявила некоторую широту взглядов. — И, допустим, нам приходится жить в ханжеском обществе. Но ведь в таком случае твое намерение эгоистично. Ты думаешь только о себе — а ребенок будет страдать! И недостаток материальных средств, и предрассудки общества будут постоянно сказываться на нем.
— Для того чтобы общество переменилось, — сказала Эйнсли с запалом убежденного революционера, — наиболее передовые его члены должны указывать дорогу остальным. А ребенку своему я буду говорить только правду. Конечно, не обойдется без неприятностей, но даже в нашем обществе есть люди широких взглядов. К тому же это будет особый случай — я же не случайно забеременею!
Несколько минут мы молчали. Суть дела вполне прояснилась.
— Ну ладно, — сказала я наконец, — как видно, все это у тебя продумано. Кроме отца. Я понимаю — это незначительная техническая подробность, но тебе потребуется мужчина, хотя бы на некоторое время. Люди, знаешь ли, не размножаются почкованием.