Не дрогнув, она поднесла к глазам одну из его визиток и в свою очередь посмотрела на столик, где корчились от смеха его приятели.
– Вот что я тебе скажу, Роберт… У тебя… у вас, ребята, много денег?
– А то как же! – Парень швырнул на стол кошелек с зажимом, в котором была довольно толстая пачка купюр. На верхней красовался портрет Томаса Джефферсона[46].
– Отлично. – Томми поглядела на парковку за окном. – А машина у тебя есть?
– Разумеется.
Она положила руку ему на плечо.
– Что ж, пойдем. Ты будешь первым, а остальные как хотят. – Она сдвинула очки на лоб и повернулась ко мне. – Не беспокойся, я быстро.
Роберт сиял так, словно только что выиграл первый приз в лотерею. Поднявшись, он неуклюже взмахнул рукой, пропуская Томми вперед – пародия на настоящего южанина-джентльмена. Она тоже встала и, взяв со стола ключи от моей машины, протянула мне очки:
– Подержи…
– Слушай, Томми, ты уверена…
Она отмахнулась.
– Я знаю, что делаю.
Зажав в кулаке ключ от зажигания, так что он на целый дюйм выступал между ее указательным и средним пальцами, Томми улыбнулась заученно-широкой улыбкой и… резким движением вонзила ключ в шею Роберта чуть ниже «адамова яблока». Задохнувшись, парень машинально схватился за горло и не сумел увернуться от последовавшего удара коленом. Держась одной рукой за шею, а другой – за пах, Роберт согнулся пополам и повалился на пол. Четверо его товарищей вскочили, опрокидывая стулья, но Томми, по-ковбойски усевшись верхом на поверженного врага, обеими руками схватила его за яйца и сжала, глубоко погрузив в мягкую ткань брюк длинные ногти больших пальцев. К этому времени официантки подняли крик, но визг Роберта звучал еще громче – и на тон выше.
Когда бедняга ненадолго замолчал, чтобы набрать воздуха для следующего вопля, Томми наклонилась к нему и произнесла раздельно и громко – так чтобы слышали люди за ближайшими столиками:
– Да, говнюк, я снялась в двух сотнях фильмов, и теперь я жалею… о каждом… из… них. Мне наплевать, какие из них ты смотрел, о чем ты при этом мечтал и чем занимался, но если и есть на свете кто-то, кто был бы хуже меня, это – ты!!!
При этих последних словах Томми с силой потянула промежность врага на себя, отчего Роберта начало гейзерообразно тошнить.
– Может быть, хоть это заставит вас задуматься, – сквозь стиснутые зубы продолжала Томми, обращаясь к приятелям Роберта (сам Роберт, я думаю, вряд ли что-нибудь соображал). – Вы считали меня продажной дрянью, но сами вы еще отвратительнее, – добавила она, и я вдруг понял, что Томми с трудом сдерживает слезы – слезы, которым она уже много лет не позволяла пролиться. – Вы больны, и ваша болезнь еще хуже, чем моя. – Томми вскинула голову и повернулась к окну. Теперь она говорила так, словно обращалась к болотам, к океану, к солнечному голубому небу. – Я не ангел, но вы – просто грязь! – повторила она и, встав во весь рост, обвела глазами зал, словно только сейчас осознав, сколько человек смотрят на нее с изумлением и чуть ли не со страхом. Ловко пнув ногой успевшего подняться на колени Роберта (отчего тот, поскользнувшись в собственной блевотине, снова свалился), Томми вернулась к нашему столу. Взяв со столешницы очки, она надела их на себя и, сев на прежнее место, привалилась спиной к стене, закрыв глаза. Дыхание ее было тяжелым и частым, побелевшее лицо блестело от пота, а губы, наоборот, запеклись и приобрели тревожный сероватый оттенок.